Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф

— Не надо, Андреич! Я уже поглядел… Видел, как парней прикончили, нанюхался, когда до нас чуть не добрались. Не надо, э?

— Не надо, так не надо. — Дядя Коля сложил цилиндрики аккуратным рядком на крыльце, вздохнул и признался: — Леший ведает, смогу ли я такую фитюльку смастерить… Забавная фитюлька, да больно уж, блин, мудреная внутрях… А сила есть! Ба-альшая сила!

— Ну, бес с ней! — Сарагоса вытащил лазер, проверил заряд, потом махнул в сторону двери. — Пойдем-ка посмотрим, что в доме. Может, там позабавней фитюльки найдутся.

Кивнув Снайперу — мол, приглядывай! — он решительно поднялся на крыльцо. Дверь была незаперта и отворилась от слабого толчка. За ней находилась просторная горница примерно шесть на шесть метров.. Три стены — бревенчатые, четвертая, напротив дверного проема, показалась бы куратору высеченной из камня, если б не исходивший от нее слабый свет. Выглядела она необычно: искривленная и блестящая, вся в желобках и вмятинах, словно кожура каштана, гладко отшлифованная, плавно переходящая в пол и потолок. Слева стена будто бы наползала на пол из струганых досок, и в ней просматривалось углубление вроде ванны, в котором клубился сероватый туман; справа ее рассекала вертикальная ярко-зеленая полоска шириной в ладонь. Между ванной и зеленой щелью была сферическая ниша размером с автомобильное колесо — Сарагосе показалось, что поверхность вмятины едва заметно вибрирует, будто распираемая изнутри. Зеленая полоса тоже чуть подрагивала, но не смещалась вдоль стены; колебания шли от краев к центру, и с каждым из них щель будто бы становилась уже. В комнате никого не было, и веяло тут знакомым сладковатым запашком, мешавшимся со свежим ароматом недавно ошкуренных сосновых бревен.

— Ну, что скажешь? — Куратор повернулся к дяде Коле. «Механик» двинулся вперед мелкими шажками, словно слепец. Руки его были широко расставлены, ладони-локаторы как бы зондировали пространство и казались сейчас не корявыми клешнями краба, а неким сверхчувствительным инструментом, способным уловить ничтожные перепады невидимых глазу полей. Он исследовал медленно сужавшуюся щель, осторожно проводя над ней то одной ладонью, то двумя сразу, потом направился к сферической нише, замер, опять поводил руками в воздухе, не прикасаясь к поверхности камня — или металла?.. пластика?.. стекла?.. Материал стены мог оказаться чем угодно; пожалуй, для этого слабо флуоресцирующего вещества ни на одном из земных языков не нашлось бы названия.

Куратор, прижавшись спиной к надежным бревнам и стискивая лазер, прищуренными глазами следил за дядей Колей. Наблюдение поглощало все его силы; он не думал сейчас, что вершится небывалое, что люди его погибли не зря, что смутные призраки, много лет таившиеся в туманной мгле, вдруг стали обретать некие зримые контуры, пусть еще загадочные, но вполне осязаемые и реальные. Не думал он и о своих снах, о жутком чудище, нависшем над людскими толпами, о волчьей стае сверкающих веретен-кораблей, крадущихся к Земле. Действительность оказалась проще и непонятнее: затерянный в карельских лесах бревенчатый сруб, бугристая стена с зеленым трепещущим мазком, ниша, сизый туман, колыхавшийся поверх неглубокой ванны…

Дядя Коля как раз согнулся над ней, осторожно пошевеливая руками-щупами. Колыхания тумана словно бы замедлились, стали спокойней; чудилось, что серая мгла как бы проседает под дяди Колиными ладонями, уминается, делается плотнее, становясь с каждой секундой все более похожей на сжатую стальную пружину. Внезапно спина «механика» сотряслась; он с резвостью отскочил назад, и тут же туман вспух шляпкой огромного гриба, фонтаном метнулся вверх и опал, точно израсходовавший энергию гейзер.

Выпрямившись, дядя Коля отер испарину со лба, потом протянул руку к куратору и прохрипел:

— Посудину, Нилыч… Дай-ка свою посудину… Бляха-муха… Чуть не зацепило!

Сунув ему фляжку, Сарагоса неодобрительно покосился на сизый вязкий туман, втянул носом воздух. Плававшие в нем медовые ароматы были едва заметны, однако его не соблазняла перспектива надышаться этой дрянью — ни в самой малой степени! «Может, надеть маску?» — мелькнула мысль. Но тут, ощутив, как снаружи тянет свежим сквознячком, он отступил к двери, маня за собой дядю Колю.

Здесь они и встали, словно часовые, по обе стороны дверного проема, с опаской разглядывая слабо мерцавшую стену.

— Ну, Нилыч, и дела! — отдышавшись, произнес дядя Коля. — Это, — он показал на зеленую щель, ставшую уже тоньше пальца, — вроде бы окошко, и ведет оно хрен знает куда… Нам в него, сам видишь, не пролезть, узко слишком, а растопырить поширше я его не смогу… Кишка, видать, тонка! — Он сокрушенно покрутил головой и ткнул пальцем в сферическую нишу. — А это, парень, сосалка! Такая сосалка, что не след к ней и соваться! Стороной обойди да три раза перекрестись, такие вот дела!

— Сосет-то она чего? — спросил куратор, с трудом вникавший в образный дяди Колин язык. Впрочем, его рекомендации всегда носили характер конкретный и деловой, не в пример смутным предсказаниям Монаха, Кликуши, Профессора и остальных «слухачей». Да и немудрено: дядя Коля общался не с демонами и Вышними Силами, а с механизмами и приборами, земными или нет — то было для него безразлично. Чем заковыристей фитюлька, тем интересней.

И сейчас, оклемавшись после эксперимента с сизым туманом, он ответил на вопрос куратора с полной определенностью:

— Сосет она, Нилыч, человеков, а вот как да к чему — это я, блин, еще не выведал. Может, выведаю, коли у тебя другая посудина в карманцах завалялась. Найдется, нет?

Но другой посудины не нашлось, и дядя Коля с горестным вздохом обратил взгляд к непонятному вместилищу сизо-серого тумана.

— Вот пакость! Вроде бы машина — механизьм, значит, — а живой! Живой, чую! Чтоб мне с места не сойти! Сосалка — она не живая, а эта муть синюшная в корыте как зубами щелкает, Нилыч! Голодная, бляха-муха!

— Зубами щелкает, говоришь? — Куратор выглянул за дверь и, поманив Снайпера, распорядился: — Ну-ка, парень, притащи кого-нибудь из дорогих покойничков… Можешь любого взять, только со шрамом на роже оставь, пригодится для опознания.

Снайпер вскинул на плечо крайнего — щупловатого мужичка с простреленной грудью и дыркой во лбу — и просунулся в дверь. Сарагоса подхватил труп под колени. Вдвоем они подтащили мертвеца к стене, к углублению, заполненному сизым туманом, и подняли на вытянутых руках. Дядя Коля глядел на них округлившимися глазами.

— Бросаем по команде. Потом — в сторону, — сказал куратор. — Ну… раз… два… три!

Труп полетел вниз, и сизо-серая мгла тут же рванулась ему навстречу, будто и в самом деле была живой, оголодавшей, как полярный волк. Тело погрузилось на дно ванны, и тут же в воздухе зазвучала долгая тоскливая нота — словно некий невидимый музыкант готовился наиграть на флейте похоронную мелодию. Туман уплотнился, серым саваном спеленал мертвеца, походившего теперь на мумию в неряшливых обертках из старого папируса, затем звук смолк, исчез вместе с телом. Ни костей, ни обрывков одежды, ни пуговиц… Ничего!