Александр Михайловский - Рандеву с Варягом

Стою на полуюте и смотрю, как ниже меня на кормовой палубе происходит действо, завораживающее, подобно своего рода армейскому балету. Это поручик морской пехоты Никитин занимается гимнастикой со своими орлами. Рядом со мной, держась нежными руками за леера, за развертывающимся зрелищем наблюдают обе наши дамы. Арина, как и положено компаньонке, всюду сопровождает Ольгу. Глаза у девушек блестят. Да, ни одна армейская гимнастика не способна произвести столько впечатлений на нежные женские сердца, как эта. Ольга откровенно влюблена, и почти не скрывает этого. Поручик же напротив, ровен, выдержан, и все силы отдает службе. Хотя видно, что Ольга ему тоже нравится. Но, очевидно, его несколько смущает происхождение Ольги, и ее более чем двусмысленное семейное положение. Но, поживем - увидим, все у нас впереди. События скачут, как лошади на ипподроме, и трудно даже предположить - как и что будет дальше.

А пока, как я понимаю, специально для прекрасных дам исполняется "смертельный" цирковой номер - ломание толстых досок руками и головой. Я проверял, в отличие от китайского цирка, тут все без обмана, доски самые натуральные, не подпиленные и не гнилые. Цирк в разгаре - доски ломаются, девицы попискивают от удовольствия и страха - все в порядке вещей.

А вот нашему Михаилу сейчас нелегко. Столкнувшись случайно со мной вчера вечером, он признался, что чувствует только две вещи - невероятную усталость и дикий голод. И это притом, что одной выдаваемой морским солдатам на обед порцией, можно накормить до несварения желудка двух благовоспитанных аристократов. В частном порядке я переговорил с поручиком и корабельным доктором. Ведь все-таки Михаил пока еще наследник и младший брат царя, и потому его здоровье нам не безразлично. В ответ я получил заверения, что подобная картина вполне нормальна для новичка, и все будет продолжаться еще месяц-полтора. Потом молодой организм втянется - ведь Михаилу всего двадцать пять, - и будет воспринимать как должное то, что сегодня считает невозможным. Будем надеяться, что если даже Михаилу и не бывать императором, то хороший командующий сухопутной армией из него получится. Человеку в его статусе должность командира Дикой дивизии "жмет в плечах".

Но самое интересное бывает вечером, когда после ужина у солдат и матросов наступает свободное время. Тогда отец Иоанн приходит в один из матросских кубриков. Нет, проповедью это назвать нельзя, скорее беседой по душам. Народу тогда туда набивается до упора, поговорить с отцом Иоанном приходят и корабельные офицеры. Вчера, например, зашел сам командир "Сметливого".

Об Иоанне Кронштадтском у наших потомков осталась удивительно светлая и добрая память. Он тоже отзывается о своих собеседниках из будущего очень тепло. После первой такой вечерней беседы он сказал мне, - Нет в них зла. Души чистые, но обожженные и закаленные в пламени адском. Козлищ нет, одни агнцы.

Тогда я спросил его, - Отче, эти ужасные воины, по-вашему, агнцы? Или я что-то не понимаю в этой жизни?

Отец Иоанн вздохнул, - Есть притча, в которой говорится о волках в овечьей шкуре. Здесь же наоборот, агнцы вынуждены стать волками, иначе в их страшном мире не прожить. Но в душе они остались теми же агнцами, не за чужим идут - свое защищают. Слабых не пожирают, но привечают. Силу черпают не в злобе, но в добре. Теперь понятно, почему агнцы?! Не зря Господь избрал их для этого труда, ой не зря. Осталось в них Слово Божье о том, что поступать надо по совести...

Я кивнул, признавая правоту отца Иоанна, а он добавил, завершая свою мысль, - Воистину, сын мой, если мы ничего не изменим в нашем грешном мире, то аду на земле быть.

А я вдруг подумал, что не только этих юношей избрал Господь для свершения великих дел, но и всех нас. Меня, Ники, Михаила, Ольгу, отца Иоанна, адмирала Алексеева. Каждый, кто помогает отвести Россию от края пропасти, будет благ. Иные же, вроде господина Витте, и некоторых моих собратьев - великих князей, будут прокляты на веки вечные, ибо только их жажда власти и алчность немереная ввергла в тот раз Россию в пучину бед и страданий.

А вчера, с превеликим удивлением, я среди слушателей отца Иоанна узрел Михаила. Нельзя сказать, чтобы Мишкин был атеистом, в Бога он верил. Но, поскольку был изрядным шалопаем и повесой, вера эта была какой-то поверхностной. А сейчас вдруг простые слова начали проникать ему в душу. Я остановился за комингсом, чтобы послушать разговор. Беседа шла о Библии, точнее, о Ветхом Завете, и в частности, о Книге Бытия. И тут я впервые понял, что значит всеобщее образование. Простые солдаты и матросы из будущего оказались, как бы не лучше образованы, чем мы с Михаилом. Хорошо, что я оставил Карла Ивановича с Наместником на "Ангаре". Я человек широких взглядов и, надеюсь, способен правильно оценить увиденное и услышанное, а вот для Карла Ивановича все происходящее здесь было бы крушением основ.

Больше всего меня поразил вопрос, одного матроса, - А разве умаляет величие Господне тот факт, что сотворенная им Вселенная не помещается в тесном ящике, и не плавает на трех китах, а настолько огромна, что у человека просто не хватает воображения осознать ее истинные размеры? Разве то, что процесс творения не завершился в шесть дней, а длится уже миллиарды лет, с учетом громадья сотворенного, как-то унижает Творца и делает его менее значительным? Разве все это как-то влияет на ценность вечных истин, и таких воистину священных слов, как отец, мать, брат, сестра, друг, товарищ?.. Разве не сказал Христос своим ученикам, - Господь дал иудеям закон, так как они непослушны, а вам братья и сестры он дарует свою любовь.

И знаете, отец Иоанн не нашел что ответить, да и наверное не нужно отвечать на такие слова. Может быть когда-нибудь, если вместо ада на земле нам удастся построить рай, ну, не совсем рай, но то, где будет не стыдно жить, и все будут к друг другу, как братья и сестры.

Пока же до этого далеко. Мы лишь в начале пути, и многое еще надо сделать, многому научиться. Но, Господи, позволь мне до конца жизни пронести в себе это высокое чувство сопричастности этому миру. Сейчас все зависит от нас. Завтра, около полудня, мы встретимся с эскадрой контр-адмирала Ларионова, и в моей жизни наступит новый, очередной, этап.

28(15) февраля 1904 года, Санкт-Петербург. Утро. Дворец Великого князя Александра Михайловича. Набережная реки Мойки, 106.

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

Утро выдалось доброе, солнечное. Во дворе лежали пушистые сугробы, деревья были засыпаны снегом, величественная арка "Новой Голландии", расположенная напротив дворца Великого князя Александра Михайловича серебрилась инеем. И лишь фигуры часовых, время от времени обходящие периметр дворца, напоминали, что мы находимся "на осадном положении". Об этом, кстати, говорили и камеры видеонаблюдения, которые зафиксировали какие-то подозрительные фигуры, бродившие по набережной Мойки. Впрочем, это могли быть и агенты полиции, которые следили снаружи за нашей безопасностью.