Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)

Человек поворачивается.

– Кто ты?

– Я мусульманин.

Человек утвердительно кивает – ответ ему понравился. У него седая борода и нет одного пальца на правой руке – указательного.

– Это хорошо. Ты хочешь совет?

– Я хочу спросить…

Человек усмехается. Отщипывает кусок булки – и резким движением бросает себе за спину. Чайки – едва не налетают на него.

– Спросить у меня? Сходи в мечеть и спроси там. У кого ты спрашиваешь? Я мунафик. Лицедей. Неверный.

– Там нет воинов, чтобы мне ответить.

Человек усмехается

Сколько тебе лет, парень?

– Двадцать четыре.

– И что ты хочешь у меня спросить?

– За что вы там воевали, мударрис? [80]

– Хо…

Человек стоит недвижно, в черных очках – играют солнечные блики.

– По приказу. Подойдет такой ответ?

– Ни один человек не сделает по приказу того, что сделали вы, мударрис.

Человек снова погружается в мысли.

– Ты дурак… – наконец говорит он – если вызвался охотником идти туда. Но я отвечу тебе. Когда рядом с тобой живет народ, который в дикости своей – ходит прямо посреди улицы – хотя ничто не мешает выкопать сортир – есть одно из двух. Можно не обращать на это внимания – но тогда он пойдет на тебя войной. Теперь понял, за что я воевал?

Молодой человек кивает.

– Я понял.

– Постой!

Несмотря на то, что старик слеп – он отлично ориентируется в пространстве и по малейшим звукам – может понять, что происходит.

Молодой человек останавливается.

– Знаешь, что самое главное? Для тебя, когда ты пойдешь туда?

– Нет, мударрис

– Помни, что есть цель, а что есть средство. Когда средство становится целью – тогда и начинается самое дерьмо. Не допусти их ошибки.

Молодой человек кивает

– Храни вас Аллах, мударрис

Старик начинает смеяться, но смех быстро переходит в кашель.

– Ты что… – с трудом произносит он – шутишь?

Черный Форд образца одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года, нижегородский, со стандартной для России удлиненной рамой и простым кузовом – стоит в тупике, обсаженном барбарисом и елью: дальше дороги нет. Вверх, к дому на мысе – ведет узкая, камена тропка, вьющаяся среди валунов. Воздух звенит от жары, рука, высунувшаяся в окно – стряхивает пепел от сигареты. Дым – медленно тает в раскаленном воздухе.

– Откуда он его знает?

– Человек на переднем пассажирском сплевывает в пыль.

– Он не так прост. Это, как оказалось его дядя.

– Дядя?

– Не родной. Какой-то дальний.

Человек – снова плюет в пыль, со злостью. Слюна – моментально свертывается в пыльные темные катышки.

– Как все надоело…

– Что?

– Вот таких вот… на распыл. Когда все это нахрен кончится.

Водитель понимающе хмыкает. Он хоть и водитель – но у него офицерское звание.

– Со всем уважением, господин полковник… у этого может получиться.

– Из-за его национальности?

– Нет. Что-то есть в нем… такое.

Парень – внезапно появляется на тропинке, в нескольких метрах от машины, тот, кого назвали "господин полковник" – аккуратно отправляет окурок в пепельницу. Трава сухая как порох, от искры может вспыхнуть.

– Чего стоим – двигай…

– Мантах мед? Мантах мед?! [81]

Мирза недоуменно посмотрел на спрашивающего – язык был незнакомый, он не понимал его. И кроме того, в арабском мире не было принято так вот приставать к незнакомому человеку, дергать его за рукав.

– Кто ты такой? – спросил он на общераспространенном аравийском диалекте – что тебе нужно от меня?

– Что ты здесь делаешь? Кто тебя привел?

– Я муслим.

– Кто ты такой? Я тебя не знаю

– Я муслим – твердо повторил Мирза – я муслим

– Что ты здесь делаешь? Иди отсюда

– Я муслим – третий раз повторил Мирза. Он знал, что один из способов выжить в арабском мире – повторять, что ты мусульманин. Мало кто осмелится понять руку на человека, открыто подтверждающего свою принадлежность к исламу. Да и сторонники у такого – найдутся в любой толпе.

– Ты не муслим! Я тебя не знаю, никто тебя не знает. Тот, кто пришел сюда – должен сделать заказ, иначе ему делать здесь нечего…

– Я его знаю…

Ихван подошел ближе – и тут же к спорщику, невысокому, носатому, почти облысевшему бородачу приблизился телохранитель. Зверского вида здоровяк с револьвером за поясом – но основным его оружием был не револьвер, а дубинка, в которую были вбиты стальные гвозди…

– А ты кто такой?

– Мое имя Ихван.

– Какого ты рода? С каким караваном идешь?

Ихван нехорошо улыбнулся

– Не слишком ли много вопросов ты задаешь, купец? Смотри, я могу принять тебя за ищейку…

– Я не купец! Я хозяин этого места!

– И какое право это дает тебе спрашивать, кто я такой и куда иду? Это мое дело.

– Любой, кто заходит сюда, должен быть с караваном или купить что-то у меня. Я не позволю здесь собираться всякому сброду!

Владелец караван – сарая был явно на взводе – настолько, что забыл про осторожность. А может быть Дубай – порт все-таки торговый, и купцы здесь были на первом месте, а воины Аллаха, муджахеды – только на втором? Но если так – не пришло ли время это изменить?

– Как ты меня назвал…

Кто-то протискивался ближе, чтобы посмотреть на бесплатное представление. Кто-то – протискивался к выходу, чтобы быть как можно дальше от неприятностей. Долгие годы подполья – приучили Ихвана к осторожности, только поэтому он еще не начал стрелять. До Междуречья – он бы уже высадил в наглеца всю обойму…

– Кого я вижу… – раздался громкий голос

Вошедший, точнее – протиснувшийся к месту спора – был молод, высок ростом для кочевника и горца – пять футов девять дюймов, почти шесть футов, обычный рост белого человека. Черные щегольские очки выдавали в нем человека современного, не чуждого прогресса, борода, вопреки местным традициям была аккуратно подстрижена – так, чтобы оставшееся как раз умещалось в руке. За спиной у него – была пехотная винтовка Энфильда, за кушаком широких брюк – крест – накрест располагались два револьвера Веблей Фосбери, рукояти которых были поменяны на заказные, из дорогого африканского черного дерева. Впечатление бунтаря и странника, каких обожал выводить в своих фильмах североамериканский Голливуд, портили лишь зубы. Как и у всех здесь – несмотря на молодость, они были черными и неровными от жевания ката и отсутствия должного ухода за ними. Портил впечатление и тяжелый запах пота, своего и верблюжьего, только через экран это конечно не было видно…

– Бадр? – сказал Ихван – Бадр, это ты?