Александр Мазин - Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь

Вторая битва у Доростола

Лодьи русов сохли на берегу под стеной. Здесь они были в безопасности. Ромейские огненосные триеры не рисковали подойти ближе, справедливо опасаясь попасть под обстрел доростольских орудий.

Но водный путь был для русов заказан. Римский флот отрезал не только путь к отступлению, но и возможность переплыть на тот берег, чтобы возобновить запасы.

В осажденном городе это понимали все. Надо было что-то делать… Что?

Тем временем войско ромеев приблизилось к городу и принялось издали обстреливать русов. Со стен им отвечали тем же. Эффективность такой перестрелки была невелика. Ромеи прятались за большими щитами, а русы – за гребнем стены.

Цель этой вялой имитации штурма была очевидна: выманить русов на вылазку. Зоркий глаз без труда различал византийскую конницу, только и ждавшую, когда воины Святослава сунутся наружу.

Так продолжалось целый день, и только к вечеру, когда у ромеев наступило время ужина, Святослав подал сигнал к атаке.

Конные дружины русов выехали одновременно сразу из двух ворот: западных и восточных. Духареву достались восточные. Их «контролировали» македонские и фракийские войска под командованием уже знакомого русам стратопедарха Петра. Западные «охранял» тоже старый знакомец – Варда Склир, у которого под началом были воины с Востока. Эти посерьезнее македонцев. Потому Икмору, который командовал западным отрядом, пришлось тяжелее. Но всё равно момент был выбран очень удачно.

Русы с ходу стоптали легкую пехоту и приняли катафрактов лоб в лоб.

В наступающих сумерках бой превратился в мясорубку. Кольчуги и панцири русов по прочности не только не уступали, но часто даже превосходили крепостью броню катафрактов. И вдобавок меньше стесняли движения. Кроме того, большинство гридней управлялись с лошадьми без помощи поводьев, что впоследствии дало основания византийскому хронисту написать, что, мол, скифы – такие дикари, не умеют даже пользоваться поводьями. Впрочем, хронисту простительно, ведь он никогда не видел в деле обоерукого воина-варяга.

Темнота сгущалась. Сергей рубился почти наугад. Интуитивно угадывал опасность, уклонялся, снова рубил. Его дружине повезло: фракийские и македонские полки состояли в основном из «молодежи». Гридням Икмора пришлось тяжелее. «Азиаты» Варды Склира были настоящими ветеранами. Вдобавок в ближнем бою действовали не мечами, а тяжелыми булавами, плющившими шлемы и дробящими кости даже сквозь панцири и кольчуги.

Когда из ромейского лагеря подоспела подмога, русы вновь отступили за стены. Враги попытались проскочить следом, но со стен на них обрушили столько «гостинцев», что ромеи отступили и вернулись в лагерь. Это дало возможность русам собрать павших.

Двадцать шестого апреля 971 года к ромеям наконец подошли обозы, а вместе с ними и осадные машины.

Этот день прошел без происшествий. Несколько мелких вылазок, вялая перестрелка. Цимисхий ждал, когда наконец подготовят машины и можно будет начать планомерную осаду.

– Завтра мы дадим им настоящий бой! – решительно заявил Святослав своим воеводам. – Выйдем всей силой и порадуем Перуна.

И они вышли в поле на закате и бились до темноты.

И потерпели поражение.

Только ночь дала русам возможность спрятаться за стенами.

В этом бою погиб воевода Щенкель.

А ромеи отошли, уверенные в том, что осажденные после такого разгрома не рискнут даже носа высунуть за стены крепости.

Но русы рискнули. И на следующее утро проснувшиеся ромеи увидели, что теперь Доростол окружает широкий и глубокий ров.

И, чтобы подвести к стенам города осадные машины, этот ров придется засыпать, заплатив за это не одной тысячей жизней.

Русы тоже готовились к долгой осаде.

Дружинники Духарева подобрали несколько домов с достаточно большими дворами, выселили из них жителей (война, ничего не поделаешь), поставили навесы для коней, заполнили хранилища зерном, собрали и снесли в кладовые дружинный провиант. У хранилищ и кладовых Стемид распорядился поставить стражу. В условиях осады пища становилась дороже золота. Правда, это был резерв. Главные запасы хранились в патриаршьем дворце под охраной княжьей стражи. Никто не сомневался, что и эти припасы будут делиться по чести: поровну между всеми, включая и воевод, и самого великого князя. Но хватит ли этих припасов?

Об этом думали все, и воины-русы, и оставшиеся в городе жители. Глашатаи князя объявили во всеуслышание, что все доростольцы, которые хотят потрудиться на защите города, будут получать тот же паек, что и вои Святослава. А остальные? А женщины и дети? А если запасы русов кончатся? Что тогда? Вдруг пойдут по дворам суровые усатые воины, отнимая у горожан последнее?

Никто не знал в точности, что будет. Впрочем, нет. Один человек знал. Свенельд.

– Месяца полтора, возможно два, если мы будем жить впроголодь, – доложил Свенельд, которому великий князь поручил провести подсчет имеющихся в крепости запасов. – А потом нам придется есть своих коней.

Воеводы помрачнели. Съесть собственного коня… Да для многих лучше собственную руку съесть!

– Что будем делать, воеводы? – спросил Святослав. – Где добудем пропитание?

– Да где ж его добудешь, княже? – развел руками Лют Святославович, коему, как младшему, принадлежало первое слово.

– На ту сторону не попасть, – поддержал Люта воевода черниговский. – А тут мы всё уже выбрали. Кабы и можно было выйти из крепости, всё равно не сыскать ничего. Да и не выйти. Все проходы ромеи стерегут.

– Выбраться – это нелегко, – признал его правоту Духарев. – А вот место, где есть пища, я знаю.

– Что за место? – спросил Святослав. – И много ли там пищи?

– Много, – ответил Духарев. – А место это называется: ромейский обоз.

Некоторые ближники Святослава рассмеялись: решили, что воевода шутит. Не засмеялись четверо: Устах, Икмор, Свенельд и сам Святослав. Они достаточно хорошо знали воеводу Серегея, чтобы понять: это не шутка.

Духарев вернулся в отведенные ему покои и сразу потребовал к себе сотника Дементия и тысячника Стемида.

Через некоторое время сотник и тысячник покинули своего воеводу. А еще через некоторое время Дементий появился во дворе, но уже не в богатом облачении сотника, а в потрепанной одежке, кожаном панцире и войлочной шапке македонского пращника.

Никто не засмеялся. Даже не улыбнулся. И не потому, что сзади маячила синеусая хмурая физиономия скорого на расправу Стемида Барсука. Любому гридню понятно: если сотник переоделся ромеем, значит, пойдет лазутчиком. А это пострашнее, чем держать удар латной конницы. Там ты – в строю, рядом – свои. А лазутчик – он один. И попасться ему – похуже, чем просто умереть.