Владимир Свержин - Лицо отмщения

Тихий кашель прервал его уединенные размышления.

Они стояли перед своим королем. Две дюжины первейших графов и баронов. Две дюжины лиц, храбрых и непреклонных. Две дюжины испытанных воинов, составлявшие гордость королевского войска.

— Вы хотели видеть меня? — поднимаясь с места с юношеской легкостью, улыбнулся Генрих.

— Да, государь, — ответил граф Норфолк, должно быть, избранный остальными в качестве переговорщика.

— Что ж, вот и увидели. — Король подошел к грозному воину и обнял его за плечи. — Дружище, я тоже чертовски рад видеть моих старых и верных соратников! Надеюсь, вы пришли сказать, что отставшие хвосты уже наконец подтянулись и мы снова можем выступить в путь.

— Да, мой государь. Отставшие из-за дождей отряды уже в лагере. И мы, пожалуй, могли бы выступать к Уэльсу.

— Могли бы? Норфолк, ты сказал «могли бы»? Я не ослышался? Кто же мешает тебе и всем моим славным баронам повиноваться королевской воле?

— Мой государь, я пришел объявить о том, что срок, в течении которого мы по закону обязаны стоять под твоими знаменами, истек. И я, и мои собратья намерены теперь же отправляться в свои замки, дабы, как и предписывает обычай, верой и правдой служить тебе в наших землях, охраняя мир и покой в королевстве.

Король пронзил боевого товарища долгим тоскливым взглядом, точно чья-то безжалостная рука тащила из его сердца зазубренную, подобно гарпуну, занозу.

— Продолжай, Норфолк. Я слушаю тебя.

— Поход к границам Скоттии не принес ни славы, ни добычи. Мы уже вынуждены сократить выделяемое людям пропитание. И кто знает, не является ли валлийский след очередной уловкой принца Стефана. Мы слышали, войско французов высадилось…

— Не войско, так, шайка сумасшедших и бездельников, возомнивших себя крестоносцами.

— Мы не можем, подобно затравленной лисе, носиться из конца в конец Британии, подвергая разорению не только себя, но и все королевство.

— Что же ты предлагаешь, Норфолк?

— Если французы, — начал граф, — столь немногочисленны, вы без труда разобьете их силами рыцарей короны. Что же касается Уэльса, нам следует ждать, пока там не появится что-либо определенное.

— Тебя ли я слышу, дружище Норфолк? Ждать, пока… что-то определенное… Ты постарел! В прежние времена ты бы не стал говорить мне нелепости, граничащие с изменой.

— Я бы счел изменником себя и моих соратников, когда бы сейчас просил моего короля заплатить полновесным золотом за продолжение столь неосмотрительного похода в Уэльс. Я знаю, что казна пуста. Если не считать вашей короны, в ней — лишь долговые расписки.

— Да, ты прав, верный Норфолк. У меня осталась лишь корона. — Генрих Боклерк подошел к одной из узких бойниц, прорезавших каменную толщу башни, и выглянул во двор. Лучники у зубчатого крепостного парапета замерли со стрелами на тетивах в ожидании приказа. — Ты прав, Норфолк, как всегда, прав. Но! — Печальный глас короля внезапно окреп и зазвенел привычной сталью. — Корона все еще у меня. А потому будет так. Либо вы повинуетесь мне и я даю вам королевское слово, что вы получите и славу, и золото, и мое забвение нынешней вашей дурацкой выходки, и мы, обнявшись, как подобает верным друзьям, пойдем и задавим этого гаденыша, по Божьему недосмотру моего племянника. Либо… — Генрих Боклерк улыбнулся, — у каждого из вас по нескольку оруженосцев. И когда ваши головы будут красоваться на зубцах крепостной стены, я сделаю тех из них, кто продемонстрирует мне свою верность, баронами и графами вместо вас. Они еще не отбыли в этом году своей рыцарской службы.

— Ты не посмеешь сделать этого, Генрих, — нахмурился граф Норфолк.

— Дружище!.. Погляди-ка туда. И вы, господа, поглядите. — Он указал собравшимся на бойницу. — А теперь поглядите сюда. — Король хлопнул в ладоши, и толпа стражников вломилась в залу. — Я сделаю это, Норфолк. Ибо корона, как ты правильно заметил, все еще моя. И только Господь и я ведаем, как ею распорядиться! Итак, — король отыскал взглядом висевшее на стене распятие, — те из вас, кто готов и далее следовать за мной, клянитесь на этом распятии Господу и мне в незыблемой верности. Остальным же в знак признания их прежних заслуг я дарую право назвать своих преемников. Но дабы не умножать и без того пролитой крови, прошу вас назвать тех, кто пойдет за мной. А теперь, господа благородные рыцари, поторопитесь сделать выбор. У нас мало времени.

— Клянусь, — после короткой паузы хрипло выдохнул граф Норфолк.

— Клянусь! Клянусь! Клянусь! — вторили ему прочие голоса.

— Ну вот и славно! — Генрих Боклерк расплылся в улыбке. — Я знал, что могу вам доверять. А теперь пусть трубачи сигналят команду «Сбор». Мы выступаем.

— Кажется, обошлось, — перекрестился стоявший за дверью Фитц-Алан. Он пропустил мимо хмурого как ноябрьское утро Норфолка, но и тот вынужден был прижаться к стене, дабы не столкнуться со взмыленным гонцом, несущимся вверх по винтовой лестнице замковой башни, точно заяц от борзой.

— Срочно! Срочно! К королю! — кричал посланец в полубессознательном состоянии. — Меня и так задержали в воротах! Срочно!

— Что такое? — Фитц-Алан поймал задыхающегося гонца, и тот бессильно обмяк у него на руках.

— Я скакал трое суток, — выдавил он почти без сил, — свеи и русы высадились в Йорке. Много! Больше тысячи кораблей.

В своей долгой жизни Анджело Майорано повидал всякое. Он видел, как люди ездят на огромных серых тварях с кривыми клыками, как у вепря, но только куда больше, и змеей вместо носа. Видел летучие копья, испускающие пламень и пронзающие коня вместе со всадником за добрую сотню шагов…

Но такого, как сейчас, ему не доводилось ни видеть, ни слышать. Мстислав во главе дружины под развевающимся стягом уходил невесть куда в расступившиеся воды столь уверенно и спокойно, будто всякий день ходил этакой необычной дорогой.

— Что ж происходит-то? — под нос себе бормотал капитан «Шершня», вглядываясь в освещенную неведомым подводным сиянием даль. — Это ж как же такое быть только может? Ба! А вот это, кажется, и сама госпожа Никотея за Мстиславом отправилась! Точно она, кому же еще… вон и персиянка при ней. И, кажется, граф с менестрелем…

— Ну вот и все! — послышался за спиной Мултазим Иблиса насмешливый голос Симеона Гавраса, и в бармицу шлема уперлось острие меча.

Майорано, отпрянув, развернулся. Сопротивление было бессмысленно. За спиной турмарха ясно вырисовывались силуэты одоспешенных херсонитов. Позади же дона Анджело был лишь обрыв, хотя и довольно высокий.

— Положите оружие, и я пощажу вам жизнь.

Майорано невольно усмехнулся. Среди всех пород врагов Симеон Гаврас принадлежал к самой им любимой, отчего-то вдруг вбившей себе в голову, что благородству есть место на войне.