Владимир Свержин - Лицо отмщения

— Ну ты темный, шо дым! Вещего, конечно.

— Так, джентльмены, — перебил невнятную перебранку монах-василианин, — пока ясно одно: мои предположения оказались верны и перед нами действительно предмет, абсолютно не имеющий отношения к данной цивилизации.

— У нас наличествует подставка под этот самый предмет, да вообще-то и не у нас. А сам предмет, как бы это так покрасивше завернуть, блюданулся.

— Что-что? — не сговариваясь, переспросили Камдил с Баренсом.

— Ушел в блюдо, я так полагаю. — Лис хотел еще что-то добавить, но в этот момент снаружи послышался вполне отчетливый лязг железа.

— Идут! — насторожился Вальдар, подтягивая к себе перевязь меча.

— Да уж точно не ползут, — кивнул Лис, — а шо-то я не слышал о том, шоб ночью тут намечался смотр строя и песни. Пойти, што ль, глянуть?

— Вместе пойдем, — поднялся Вальдар Камдил.

Пола великокняжьего шатра распахнулась.

— Батюшка, батюшка! — от входа скороговоркой начал вбежавший князь Мстислав. — Мне нынче такое во сне привиделось…

Государь земли Русской возлежал на подушках, набитых лебяжьим пухом, устало смежив грозные очи. Однако же он и не думал спать. Благословенное отдохновение не приходило, но явь, которую всего лишь несколько мгновений назад он зрил перед собой, была чудней всякого сна.

— Диво дивное, батюшка! — подбегая к ложу, возбужденно тараторил Мстислав. — Как и сказать — не ведаю!

— Говори! — сумрачно перебил его Владимир Мономах.

— Нонче после трапезы сон меня обуял, будто кто по голове дубиной саданул. Как стоял близ шатра своего, так, не входя, как есть, под открытым небом очи и смежил. И вдруг снится мне, вроде как человек, а и не человек. Ликом горд, видом грозен, очи пылают. И молвит так повелительно, будто на то право имеет: «Проснись и дружину свою разбуди. Иди, — говорит, — к брегу Светлояр-озера, оттель тебе открою путь твой».

Я всколыхнулся, вздернулся, на ноги подхватился — сна как и не бывало. Братца давай будить, а он сопит в две дырки, хошь в колокол бей, хошь вприсяд пляши. И кругом тоже несусветица творится — мои дружинники глаза уж продрали, а святославовы — храпака давят…

— Цыть! — перебил его отец. — Так, стало быть, так. Потому как — никак иначе. Мне тоже видение было. Слушай меня да не прекословь.

— Как можно, батюшка?!

— Кликни людей, пусть возьмут мое ложе, да тихо, чтоб не растрясти, несут его к брегу. Там челн увидите расписной с гнутой шеей, точно у лебедя.

— Не было челна с вечера!

— Не перечь! Вишь, слово молвить невмоготу! — оборвал его Великий князь. — Положите меня в тот челн да оттолкните от берега.

— Да вестимо ли дело?! Как же ж так? — начал было Мстислав, но, перехватив суровый взгляд отца, лишь поклонился ему поясно и крикнул слуг.

Анджело Майорано смотрел на пробуждающийся лагерь. «Обманула, ведьма! Спят, как же!» Картина, представшая перед глазами Мултазим Иблиса, действительно не слишком соответствовала тому, что обещала Мафраз. Лагерь уныло просыпался. То здесь, то там показывались какие-то шатающиеся фигуры, дико озирающиеся по сторонам, будто не очень соображая, где и почему они находятся.

«Да уж, тут к шатру не пройти, наверняка окликнут. А прорубаться через целое войско — глупее ничего и придумать нельзя». Анджело Майорано оглянулся. Чуть в стороне, еще более темный, чем окружающая темень, виднелся лес, откуда-то слышалось ржание, должно быть, переговаривались между собой, обсуждая виды на овес, выгнанные в ночное кони.

«Сейчас бы самое время бежать, — подумалось старому пирату. — Знать бы только, правда ли эта шайтанская кобра намешала мне адского зелья в просяную бурду или же снова ложь. И все ж рисковать не стоит!»

Капитан «Шершня» постарался вспомнить, отличалась ли на вкус вчерашняя похлебка от нынешней. «Господи, разве было у этого мерзкого варева вообще что-либо, похожее на вкус?!» К тому же Майорано не раз слышал, что восточные умельцы весьма преуспели в составлении ядов, о наличии которых не догадаешься, даже будь они добавлены в чистую воду. «Не стоит рисковать, — еще раз подумал он и тут же одернул себя. — Как же не рисковать? Неужто напасть на шатер Великого князя русов — меньший риск?» «Не меньший, — тут же ответил в глубине души какой-то другой голос, очень знакомый. Точно с нынешним капитаном „Шершня“ беседовал юный сын несчастного Франческо Майорано, сгинувшего в шторм на своей рыбачьей лодке. — Но одно дело погибнуть с оружием в руках, совсем другое — словно бродячий пес, подавившись куском отравленного мяса».

При упоминании о мясе у него опять забурлило в животе и очень захотелось перерезать еще кому-нибудь горло. «Что за бред? — оборвал он себя. — Погибнуть с оружием в руках. Эти глупости хороши для благородных недоумков вроде чертова графа. А я должен победить и остаться живым! Обманула ведьма или нет? — вновь дамокловым мечом навис у него над головой безответный вопрос. — Что же делать?»

Издали опять раздалось тихое ржание. «А что если?..» Губы Мултазим Иблиса сложились в злорадную ухмылку. «Пожалуй, это может пройти».

За многие дни, а вернее, ночи путешествия от Киева к Светлояр-озеру среди новиков утвердилось однозначное мнение, что Федюня Кочедыжник, заморского витязя юнак, как есть всамделишный колдун. Стоило ему пойти с прочими в ночное да что-то пошептать у самой земли, а затем обойти табун кругом три раза, и хоть всю ночь дрыхни — никакого ущерба не будет. Ни кони тебе не разбредутся, ни лютый зверь добычу не учует.

А и такое было, что вроде как намерится какой скакун поноровистее за препону выскочить, домчит, сломя голову, до невидимой черты, Федюниными ногами натоптанной, и вдруг как по мановению волшебной палочки станет как вкопанный и давай озираться недоуменно, как будто стена пред ним вдруг из ниоткуда выросла. А потом слышится под ногами конскими тихое шипение, ни дать ни взять змеиное, и тут же аргамак, словно ужаленный, срывается с места и галопом вскачь обратно к табуну несется.

В ту ночь у озера Федюня вновь дежурил в ночном. И когда друзья-приятели его, искупав коней и отгорланив молодецких песен, завалились на боковую, он, отчего-то пробираемый неясной дрожью, спустился к самой кромке берега и, устроившись близ озерной воды, начал шептать свои чародейские словеса не иначе как водяному на ухо.

Никто и любопытствовать не стал, с какими духами он разговор ведет, а уж тем паче о чем. И сам он сидел, глядя в черную безлунной ночью, чуть плещущуюся воду, будто бы забывшись. Так и не услышал тихого шага вблизи. А когда услышал — поздно было. Сомкнулась у него на плече железная пятерня, вторая ухватила за горло, не давая и пискнуть.