Алексей Нарочный - Дама с фюрером на спине

На следующий день Алина также работала. Переносясь полуспящей совой с ветки на ветку, считала, приоткрыв рот и скрутив губу, остановки и выручку.

На улице, возле одной из станций метро, к Алине подошёл киргиз и принялся втирать что-то на своём языке. Кавказцы с азиатами всех мастей всегда и везде преследовали Алину, даже в начальной школе били сразу впятером… Но если в наше время уроженцам Дагестана и Чечни было, как минимум, присуще некое чувство самолюбия и самоуважения, благодаря чему они понимали сразу, когда девушка отказывает, то те же киргизы и многие-многие прочие продолжали идти за Снегирёвой, будто стрёмные зомби, по крайней мере пока не видели вытатуированного Гитлера.

Вот и этот киргиз, будучи посланным куда подальше более или менее вежливо, не пожелал, однако, так просто отвалить. Он даже послал нацистку на х*й, за что немедленно получил по лицу (Алина разбила ему губы) и лоу-кик, как показывал бывший. Киргиз не ответил. Ситуация была подарком Алине за тот раз, когда бывший, вступившись за Снегирёву, посланную аналогичным же образом, «работал» по кавказцу один и, не желая разделять с ней упоение боем, попросил не помогать.

…Снегирёва собралась было уже уходить, но киргиз шёл следом как на поводке и без устали ало-раззяво твердил всё одну и ту же печальную мантру: «За что?!»

Делать было нечего, пришлось пустить в ход тяжёлую артиллерию, благо никто не смотрел. Телескопичка — подарок бывшего — упала на голову ошалевшего оппонента с глухим звуком. Из разбитой ударом железной подруги башки хлынула кровь, враг присел на землю. Что ещё было делать: работа не ждала! Впрочем, иногда, после бурной ночи с фашом, Снегирёва забивала на работу (её любезно отмазывала Варвара), но сейчас не тот случай.

Оставив мужчину сидеть и подняв пакеты, Алина собралась идти работать дальше, но вовремя пропалила, что жертва встала и со своим вечным русским «за что?!» вновь двинулась следом. Офигеть! Алина предпочла найти укрытие в ближайшей заходиловке.

В ресторане «Суша планеты» случайно оказался знакомый по клубу «Релакс» здоровенный добродушный бон по кличке «Вилли Фог». Он угостил Алину чаем. На вопрос о том, почему у неё так трясутся руки, Снегирёва ответила:

— Со своим посралась.

— Бывает…

Киргиз в помещение так и не вошёл, что было очень хорошо: узнай Вилли о недавнем махаче, он, около года как вышедший на свободу, захотел бы добавить «клиенту», что могло кончиться «склифом» для одного и пентовкой для двух других. Алина, поблагодарив за чай, полетела дальше.

…После работы вполне можно было поехать к бывшему — потренироваться, поучиться рукопашному бою, а заодно и о приключениях своих поведать, стихи новые почитать, из дневника что-нибудь и, конечно же, пофотографироваться и похавать из «Макдака». Иногда, даже потрудившись, Алина оставалась в образе. Миша, бывший, не мог бы вспомнить, когда он видел Снегирёву два раза в одном и том же прикиде с тех пор, как она ушла от него.

Алина готовилась к выходу из удобного автобуса-полуэкспресса, проезжавшего мимо ряда ненужных ей остановок. Сгрудившиеся за её спиной ликаны, нажавшие, по всем правилам, кнопку сигнала водителю заранее, принялись громко возмущаться, когда автобус не притормозил на нужной им остановке. Алина, которая была в высшей степени раздражена нудением за спиной, попыталась урезонить развонявшихся:

— Этот автобус на предыдущей остановке не останавливается.

— Да, чего он не останавливается, э?! Это не водитель, а осёл *баный, да! — радостно подхватил невидимый кавказец позади Алиночки.

Алина вскоре добралась до дома и подъезда бывшего. Оттуда она скинула «перезвонилку», чтобы Михаил выходил встречать её.

Бывший, как и ожидалось, ничем новым не удивил. Всё то же самое сопливое его «вернись ко мне», даже жаль его было б, если бы только наци-гёл знала чувство жалости… Та же щедрость. Тот же её разбитый нос в спарринге с ним. И, конечно же, непременное условие, которое ставила Алина, если Михаил хочет вступить с ней в законный брак, в который раз так и не будет выполнено. Бесплатные тренировки и халявная жратва делали, впрочем, общество бывшего вполне удобоваримым. Алина всегда внимательно слушала, что он ей говорил. Порой это давало пищу для интересных мыслей, находивших выражение в дневниковых записях, которым Михаил, в свою очередь, внимал как гласу божьему.

— У тебя всё напоминает обо мне…

— Да, — замечание было более чем справедливым.

— И я хотел бы, чтобы что-нибудь мне постоянно напоминало о тебе… Помимо шрама на руке и боли в ухе.

— Хорошо, подарю что-нибудь в тему, с фашом посоветуюсь. Может, бритву? С бритым черепом ты б стал на человека похож. Когда уже… сам знаешь, что?

— Я долго думал обо всей этой ситуации и о нас, и в результате родил стих.

Михаил процитировал стихотворение собственного сочинения:

Написанию стихотворения предшествовала длительная внутренняя борьба, которая завершилась лишь с окончанием творческого акта. Мишин мозг долго отказывался осознать реальность требования Снегирёвой. Сделать дело не за то, что человек плох, а просто за принадлежность к иному этносу, представители которого якобы враждебны нам даже не тогда, когда они вооружены автоматами и взрывчаткой, а когда руки их сжимают всего лишь совок и метлу. Для Алины никакого противоречия тут не возникало. Она полагала, что это не люди. Видимо, звери. Михаил же даже мяса не ел.

— Миш, я же сказала тебе, что бесплодна.

— Но этот катрен родился в моём мозгу до того, как ты неделями занималась опасным истским сексом.

…Длительную тренировку сменил короткий сон. Никаких половых контактов. Всё, что она могла ему дать — это в глаз ещё раз. «Время лечит» — истина на века. Когда в первые месяцы после того, как Снегирёва перестала быть его девушкой, Маврошкину случалось спать с ней рядом, он не мог заснуть всю ночь, дрожа от обуревавших чувств. Теперь же он засыпал равным образом свободно как с ней, так и без неё. Вселенная приобрела привычно-безразличные черты, по внешности схожие с гармонией, но пустые внутри. Боль, заполнявшая Вселенную все те месяцы, что Алина с ним не общалась, постепенно рассосалась. Вера обернулась Сомнением. Надя притворилась Отчаянием. Люба оскалилась с Ненавистью. Апофеозом же стало ровное стабильное неревнивое чувство того вида дружбы, существование которого подвергал сомнению Dee Snider. В последнее время лишь сердечная инерция и память о трёхмесячном счастье заставляли его видеть некие признаки жизни в мёртвом теле любви. Поэтому, когда он время от времени умолял Снегирёву вернуться к нему, он обманывал сразу и себя и её, зная в глубине души, что это было невозможно. Невозможно даже в том случае, если бы она не ставила столь трагикомического условия, за выполнение которого даже сначала, до последнего известия о бесплодии, с небывалой щедростью обещала родить Михаилу законных сына или дочь, от гипотетической возможности чего прежде, когда жила с ним и считала себя способной родить, отказывалась наотрез. Была и ещё одна причина, помимо естественного недоверия к словам уже однажды бросившего тебя человека, не терять бдительности: Лина сама проговорилась, что распространила бы данную матримониальную акцию на любого понравившегося ей бона, а учитывая, что тех были десятки, принимать аванс всерьёз мог бы лишь такой недалёкий человек, каким Миша был изображён в дневниках Лины, но каким не был в жизни.