Тимофей Печёрин - Железная поступь свободы

— Пако, Пако, открой! — раздался приглушенный крик с другой стороны двери. Затем последовал стук — легкий, но настойчивый и частый.

— Сейчас, — пробурчал Пако вполголоса, не сильно заботясь о том, услышит его незваный гость или нет. Ему, Франсиско Торресу (в просторечии Пако) на тот момент меньше всего хотелось вставать с постели и кому-то открывать.

Да, стрелки часов уже вплотную приблизились к полудню. Но Пако тоже можно было понять: после суточной смены в шахте поневоле станешь ценить любую возможность для отдыха. Сутки в шахте — это ведь не двенадцатичасовая смена на каком-нибудь заводе. И уж точно не те восемь часов, что бездарно просиживаются клерками на своих служебных стульях.

Да, вышеназванная смена была не вчера, а позавчера. Но Пако привык отдыхать ровно так, как привык — тратя на сон большую часть тех двух свободных суток, что полагались ему после каждой смены. Он спал до упору, после чего посещал одно из местных питейных заведений. Или ходил в гости к соседке Ирме — которая, кстати, и потревожила его в этот раз.

Отношения Пако с этой девушкой (бывшей на десять лет его моложе) по формальным признакам подпадала под определение «любовников». Но подпадала лишь в те (не слишком частые) моменты, когда обоим нечем было заняться. Вот тогда-то Пако, по какой-то молчаливой договоренности, и заходил в квартирку Ирмы с бутылкой вина. Все же остальное время они считались лишь приятелями-соседями — и не более.

Дотянув чуть ли не до сорока лет, Пако Торрес так и не сподобился создать семью. Его занимали куда более важные дела — вроде зарабатывания на кусок хлеба. А затем на «железного коня», да и на жилище получше.

И если проблема пропитания была решена, а какой-никакой личный автомобиль во владении Пако уже имелся, то с жильем дела обстояли куда сложней. Настолько, что местом обитания трудолюбивому шахтеру по-прежнему служила крохотная квартирка в «доходном доме». В том огромном крупнопанельном «человеческом муравейнике», что был рассчитан на максимум жильцов при минимуме места.

Что же касается Ирмы, то за ней во всем «муравейнике» закрепилась репутация шлюхи и «гулящей». Пако и сам подозревал нечто подобное — причем, не без оснований. Потому как квартира хорошенькой соседки была обставлена гораздо лучше, чем его собственное «логово». Сама же Ирма объясняла свой относительный достаток работой в дорогом ресторане. И, разумеется, клиентами, щедрыми на чаевые.

Данное объяснение более-менее успокоило Пако… но подозрений не сняло. Одно ведь, если подумать, другому не мешало. И «щедрые на чаевые» клиенты вряд ли проявляли свою щедрость лишь за красивые глаза. Уж что-что, а бескорыстие не входило в число добродетелей богатеев Сан-Теодореса. Равно как и всех остальных обладателей тугих кошельков — в любом городе и в любой стране мира.

Впрочем, Пако, по большому счету, было все равно. Не муж же он Ирме — и даже не постоянный «бойфренд», как говорят соседи-янки. Коли нет семьи, кольца и благословенья Церкви — следовательно, нет и взаимных обязательств. А «популярная» у клиентуры официантка все же не уличная девка — из тех, что слоняются близ гостиниц, охотятся на туристов… и обеспечивают работой всех венерологов мира.

Так что у Пако не было оснований ни презирать, ни отвергать эту девушку. И если она (зная распорядок дня своего соседа) решила все же побеспокоить его — надо пойти навстречу. Тем более что он уже разбужен и вряд ли сможет уснуть опять.

В общем, Пако решил сделать над собой усилие; он поднялся с кровати, облачился в халат и открыл входную дверь, покрытую облупившейся краской.

— Что случилось? — спросил он с ноткой недовольства, увидев на пороге свою соседку.

— Ты мне не поможешь? — робко поинтересовалась Ирма, — у меня с телевизором… что-то. И с телефоном.

Телефон, телевизор… Сам Пако прекрасно обходился без этих, как он полагал, безделушек. С кем перезваниваться-то? На телевизор же у него попросту не было времени. Разве что на футбол… но футбол можно посмотреть и у Ирмы. Или в баре. Не говоря о том, что сборная Маньяды не слишком часто напоминает болельщикам о своем существовании. Ибо собственных доморощенных Роналду и Пеле в ней как-то не обрелось.

Но такова уж участь мужчины — особенно, если он «умеет работать руками». Помочь слабой женщине — и гвоздь забить, и со сложной техникой разобраться. Так что Пако без лишних разговоров проследовал за Ирмой: в ее квартиру, открытая дверь которой очень четко выделялась на фоне полутемного коридора.

Внутри его ждал телефон с молчаливой трубкой, а также вполне работоспособный телевизор. Работоспособный… но не показывающий ни-че-го, кроме серой мешанины помех. В которой (если присмотреться) можно различить кое-какое движение…

Перво-наперво Пако убедился, что антенна подключена к телевизору — или телевизор к ней. А затем перешел к осмотру телефонного кабеля, выглядевшего вроде бы целым и невредимым. Впрочем, насчет последнего обольщаться не стоило: от «доходных домов» (вроде этого) ожидать можно было всего. И кабель могли банально перегрызть крысы — на любом его метре и без всякого злого умысла.

— Пако, смотри! — внезапно окликнула его Ирма, заставив отвлечься от своих изысканий. Оглянувшись, Пако увидел, что серое дрожащее бельмо на телеэкране сменилось картинкой. Поначалу — столь же дрожащей и лишенной красок… но, мгновение спустя, приобретшей четкость и цвет.

— Ну-ка, ну-ка, — проговорил Пако, подходя ближе.

Картинка на телеэкране изображала стол на фоне государственного флага Маньяды. А также маленькие фигурки двух человек, сидящих за этим столом. Камера заметно дернулась, сместив изображение в сторону, а затем взяла одного из сидевших крупным планом.

Это был довольно молодой мужчина… точнее, молодо выглядевший — будучи, наверное, даже ровесником Пако Торреса. Моложавый вид ему придавало лицо — тонкое, гладкое, ухоженное и надменное. И холодное; даже улыбка не делала его более приятным, но напротив, превращало в брезгливую гримасу. Пако, с юных лет привыкший горбом зарабатывать себе на жизнь, ненавидел такие лица — почти инстинктивно.

Раздались щелчки фотоаппаратов — и лицо на экране озарилось несколькими вспышками. Затем наступила тишина, и обладатель надменного лица заговорил. Заговорил без бумажки, глядя прямо в объектив камеры. В тишине его голос звучал особенно торжественно.

— Дорогие сограждане! Поздравляю вас с избавлением страны от многолетней тирании и искусственной изоляции. Сегодня мы вступаем в новую эпоху — эпоху демократии, свободы и процветания. Эпоху, в которой каждый из нас становится полноправным гражданином, знающим свои права.