Борис Батыршин - Мартовские колокола

Бац! Бац!

Шары шлёпнули в мешки совсем рядом с Николкой; мальчик, однако ж, не растерялся и без особой суеты, передергивая помпу, выпустил в сторону атакующих пять шаров. В стороне часто хлопал маркер Яши. Стрелок в балахоне метнулся влево, под защиту стены; второй, завозившийся со своим ружьем, поднял руки в верх и побрел прочь; на балахоне красовались два сочных красных пятна, одно чуть повыше другого. Кто–то из них двоих ухитрился попасть? А, нет, это не они — размытая фигура ёжиком выкатилась из–за «хаты», вскинула пистолет: бац–бац–бац!

Голова второго «балахонщика» до ужаса натурально брызнула красным, а безжалостный «убийца» уже укатился куда–то по своим делам. Николка узнал манеру управляться с пистолетом, которую давно, еще на заре их знакомства, демонстрировал в оружейной лавке Биткова Иван. Совершенно те же движения — с колена, два в грудь, а третий, для верности — в голову…

Рация ожила:

— Огневое, целы? Пять груш, по ракете, дальше тридцать!

«Груши» — это осколочные мины; Ромка с первого занятия принялся приучать их к своим, особым, военным словечкам. А «огневое» — это они с Яшей. Минометный расчёт разведывательно–диверсионной группы. Главная ударная сила маленького отряда; задача остальных — нащупать противника, заставить сбиться в кучу и вызвать огонь миномёта. Вот, как сейчас — ракетой Ромка показал направление, а «дальше тридцать» — это дистанция от места пуска до цели. За 10 минут «боя» Яша с Николкой расстреляли уже около трети боекомплекта — почти два десятка «осколочно–фугасных» и пять дымовых мин. И, судя по воплям из–за «хат» — не все они улетели впустую….

Говорите, дети, барон? Да таких детей надо на вражеские крепости сбрасывать. На страх супостату!

— Откуда, позвольте спросить, сбрасывать, полковник? — заинтересовался Корф. Он точно помнил, что ни о чём подобном воздушно–десантным войскам Фефёлову не рассказывал. Может, Ромка на радостях проговорился?

— Да хоть вон с монгольфьеров! Или с воздушного шара господина Менделеева. Он как раз следующим летом какой–то полёт представить намерен… за солнцем, вишь, наблюдать. Вот вы и попробуете его к делу приспособить. Или еще что–нибудь придумаете — у вас с этим, я вижу, не заржавеет…

Корф слушал товарища и знай, похохатывал. Понять досаду Подполковника было можно — манёвры, происходившие перед полутора сотнями зрителей, среди которых — о позор! — были и офицеры других полков московского гарнизона, закончились полнейшим разгромом. И каким!

Единственным «убитым» со стороны гостей оказался сам Корф — уже под самый конец стычки его подстрелил Нессельроде, оставшийся к тому моменту в гордом одиночестве. Подстрелил, надо признать красиво — дуплетом, прямо в грудь, причём буквально на глазах публики. Барон, правда, оправдывался потом, что решил, что представление закончено и вышел, собственно, для того, чтобы поприветствовать зрителей. Это, однако, действия не возымело — перед началом потешного боя участники договорились, что в знак окончания действа будет дан выстрел из пушки — лёгкой медной салютационной мортирки, которая нашлась в хозяйстве Троицко—Сергиевского резервного батальона. И раз уж барон не стал дожидаться сигнала — всё, стало быть, сам виноват, «убит».

Рассчитался за Корфа Ромка. Когда после удачного выстрела капитан переломил свою двустволку и принялся запихивать в нее картонные гильзы с красящими латексными мешочками (которыми и стреляли эти прародители пейнтбольных маркеров), на сцене появился бравый сержант. Вообще–то бойцы команды Корфа не особенно радовали зрителей своим видом — в отличие от членов команды Фефёлова они всё больше прятались, обозначая своё появление частым перестуком выстрелов и клубами дыма. Но тут действо было выставлено напоказ, в каком–то десятке шагов от зрителей.

Наспех зарядив свой карамультук, Нессельроде вскинул, было, ружьё к плечу; зрители разом вздохнули, ожидая очередного успеха ловкого штабс–капитана, но — не тут–то было. Ромка, отбросив в сторону маркер, перекатом ушёл от выстрела и оказался вдруг перед самым офицером; в руке у него был не пистолет, а чёрный гуттаперчевый нож. И, прежде чем растерянный Нессельроде успел понять, что делать дальше, парень крутанулся на ноге в низком приседе, подбил ноги штабс–капитана и мгновенно оседлал его. Победитель сначала бесцеремонно ткнул Нессельроде маской в пыль, а потом, схватив жертву за волосы (фуражку тот успел уже потерять) задрал штабс–капитану голову и, работая на публику, медленно провел по горлу лейтенанта резиновым ножом. Зрители ахнули; какая–то из дам истерически вскрикнула — так натурально было это движение, что несчастная ожидала, видимо, фонтана крови из перехваченной лезвием гортани.

Потом барон и сам герой дня долго извинялись и перед гостями, и перед хозяином «праздника» подполковником Фефёловым а заодно — и перед Нессельроде, слегка огорошенным таким вольным обращением со своей персоной. И то сказать — всё же о том, что благопристойные манёвры с демонстрацией хитрой французской новинки может перейти в вульгарную рукопашную схватку, они не договаривались. Смущённый Ромка долго оправдывался, что, мол, увлёкся, и в знак примирения подарил Нессельроде нож–мультитул; штабс–капитан принял подарок с нескрываемым интересом и тут же принялся рассматривать его, одно за другим открывая разные хитрые приспособления. Разбитые в пух и прах офицеры батальона вели себя по–разному; кто угрюмо молчал, кто нарочито добродушно похлопывал победителей по плечам — почему–то всё время мальчишек. Яша с Николкой, тоже изрядно удивлённые таким итогом пари отмалчивались; Ваня же наоборот, купался в лучах славы.

— Однако ж господа, удивили, удивили! Кто бы мог подумать — впятером, против господ офицеров! Ну, ладно, вы, барон, лейбгвардеец, на Балканах воевали. Но остальные — дети, гимназисты!

— Ну не такие уж и дети, Владимир Александрович, — не согласился Корф. — Вон, Роман — весьма даже умелый вояка. Кое–в чём он и мне фору даст…

— Но остальные трое — дети, как есть! К примеру, вы, молодой человек, — и репортёр обратился к Николке. — Вам сколько лет, пятнадцать?

— Четырнадцать только. — выдавил Николка. — Он был ужасно смущён, попав в центр внимания столь представительного общества. Кроме Гиляровского, вокруг них с Корфом собрались около десятка офицеров, в основном, гостей подполковника… Фефёлов и сам присутствовал; остальные офицеры, участники представления, развлекали многочисленных дам.

— Значит, вы в пятом классе гимназии? — уточнил кавалерийский ротмистр, невысокий черноусый живчик в мундире Нежинского гусарского полка. — И что же, у вас вот эдакой–то военной науке учат? А мне племянники, представьте, ни слова ни о чём подобном не говорили!