Борис Батыршин - Мартовские колокола

И надо было случиться, что именно в этот момент Матильда Францевна, дама, сидевшая за роялем, заиграла очень красивый мотив вальса. Юные кавалеры принялись снова подходить к свои юным дамам и приглашать их; пара кружилась за парой. Почти все девочки уже танцевали, и Варенька так выжидательно взглянула на растерявшегося Ивана, что у него попросту не осталось другого выхода…

Варенька очень любила танцевать. Она скользила по паркету, как воздушная фея, изумительно выделывая грациозные па и ни на минуту не теряя такта — вальс было объявлен фигурный. Ваня, раскрасневшийся и смущенный, едва поспевал за партнёршей, думая только об одном — как бы не наступить тяжёлыми рифлёными ботинками на край её воздушного одеяния или, хуже того, на легонькую матерчатую туфельку. Мальчик уже успел проклясть себя за тягу к выпендрёжу — собираясь на вечер в женскую гимназию, он старательно придал себе мужественности с помощью одежды в полувоенном стиле — и вот сейчас тяжко маялся, стараясь не зацепить массивными берцами туфельки своей дамы…

— Ну вот, молодые люди, похоже, мы обо всём и договорились. — сказал Корф. — письмо из канцелярии градоначальника имеется; отношение от имени начальника московского гарнизона тоже. Не думаю что директор вашей, Николка, гимназии устоит против такой тяжёлой артиллерии.

— Уж это точно. — усмехнулся мальчик. Да он, как увидит от кого письма, по стойке смирно встанет, а заодно вместе с собой все классы поставит.

— Значит, первый этап позади. — подвёл итог барон. — Штабс–капитан Нессельроде сегодня отписал мне, что по подписке собрана весьма солидная сумма; один из офицеров, а так же двое унтеров из Троицко—Сергиевского батальона готовы принять посильное участие. Особенно унтера — полковник особо их рекомендовал, как людей с одной стороны, не склонных к излишней жёсткости или даже к сквернословию, но и, в то же время, хорошо себя показавшие в обучении новобранцев. Вот они–то нашими «соколятами» и займутся, а господин офицер будет следить за проведением занятий. На вас же, сержант, — обратился барон к Ромке, — остаётся проведение занятий по основам рукопашного боя. Стрельбу и фехтование я возьму на себя; так уж и быть, выделю один день в клубе для занятий господ гимназистов, а со стрельбищем помогут в Фанагорийских казармах. Придётся, правда, вашим одноклассникам помотаться по Москве…

— Да ничего страшного, господин барон! — зачастил Николка. — Они, как узнают, что будут учить и стрельбе и фехтованию, и ещё и драться — так все запишутся. Ещё и выбирать придётся, кого брать!

— А здесь уж на вас, друзья мои, надежда. — кивнул Корф. — Откуда нам с сержантом знать, кого в вашей гимназии надо брать в первую очередь, а с кем вовсе не стоит связываться? Вот вы нам и подскажете.

Николка сразу же принялся думать: Савельева не надо…. Трус, доносчик, такому в боевом отряде не место. А вот братьев Шелопаевых, чей отец, отставной офицер–артиллерист, служит теперь брандмейстером Замоскворецкой части [38] Брандмейстер — полицейский чиновник, имеющий в непосредственном ведении пожарную команду, лошадей, инструменты и прочие ее принадлежности. Аналог современного начальника районной пожарной части. , взять непременно — сильные, храбрые, друзья хорошие. Водовозов? Очкарик, умник, в драки никогда не лез. Но не трус, случалось — попадаясь за какие–нибудь провинности, никогда не выдавал товарищей. Значит — надёжный, а мускулы и решимость — дело наживное, этому–то их и будут учить. Кто еще? Кувшинов?

Видимо, имя это Николка назвал вслух — до того был озадачен неожиданно пришедшей в голову мыслью. Ваня немедленно отозвался:

— Кувшинов? Это тот самый чмошник, которого ты тогда перцовым аэрозолем угостил? Он–то на кой нам нужен?

— И вовсе он не чмошник. — обиделся за одноклассника Николка, успевший уже запомнить некоторые Ванины уничижительные словечки. Просто его хулиганом считают, ну и дерётся он много. А на самом деле у него дома просто пятеро братьев и сестричек — и все его младше, вот на него родителям и не хватает времени. Зато он знаешь как хорошо умеет командовать! Я с ним с начала этого года снова подружился — он хороший, добрый даже, только дури много в голове и не знает, куда силы деть…

— Это нам знакомо. — усмехнулся Ромка. — У нас в учебке половина пацанов были кто с приводами, а кто вообще чуть под судимость по малолетке не попали. И все, как один — гопники на районе. Веди своего Кувшинова, мы из него дурь живо выбьем…

— Вот и славно. — подытожил барон. — Значит, и с этим решили. Итак, молодые люди, завтра нанесём визит в вашу гимназию…

— Господин барон, ваша светлость! — раздался от дверей взволнованный голос Порфирьича. Старый денщик нередко сопровождал Корфа в клуб, не давая всякий раз спуску местным лакеям и обслуге, а заодно, беря на себя почётную обязанность оказывать любые услуги что самому Корфу, что его приближённым гостям. — Там мальчонка просится, от этого… Якова. Сёмкой зовут. Встрёпанный какой–то весь… сдаётся мне — беда приключилась, ваша светлость!

Сосновые леса за окном вагона внезапно сменились болотами с жиденькой порослью. Поезд приближался к столице Российской Империи, Санкт—Петербургу. Пыхтящий паровоз, казалось, еще усердней начинал тянуть вагоны, стремясь поскорее добраться до финиша своего привычного пути. Вокруг отцветала пурпурно–золотая осень — та самая, что так красиво убирает земли Ингерманландии.

Однако ж молодых людей, устроившихся у окон вагона первого класса, казалось совсем не радовала унылая прелесть видов за стёклами. Были эти пассажиры явными студентами; один из них, судя по кокарде на фуражке, проходил обучение в Московском Императорском Университете; второй подобных знаков отличия не носил, а, следовательно, относился либо к исключенным студентам, либо сдавал курс экстерном.

Пожилая финская чета, ещё с Москвы делившая купе с молодыми людьми, с самого начала пытались завязать с ними дружеский разговор. Они определенно принадлежали к тому типу разговорчивых попутчиков, которые, встречались любому из железнодорожных путешественников. вам. С первых же минут знакомства супруги начали подробно рассказывать о своей поездке к сыну–студенту, обучавшемуся на землемера в Константиновском Межевом институте.

Впечатления их были, разумеется, отрицательного свойства — по мнению супруги, обе столицы Империи есть рассадники всяческих пороков и злодеяний. Затем разговор плавно свернул на описание их нехитрой жизни в усадьбе под Гельсингфорсом, куда, собственно, они и собирались вернуться через Петербург.