Борис Батыршин - Мартовские колокола

Постоянные посетители дома — в–основном, подружки девочек по гимназии, — конечно же, не избегли общего увлечения. Варе с Мариной пришлось даже установить своего рода график — игровой стол не мог вместить всех желающих, а советчики, непременно желающие навязать игрокам свои идеи, превращали игру в балаган. Так что в Монополию играли теперь чуть ли не «посменно», причём гимназистки заранее договаривались с барышнями Выбеговой и Русаковой о том, когда и чья наступит очередь.

Нина Алексеевна, тоже не на шутку увлёкшаяся новой игрой, сначала подшучивала над молодёжью, а потом подкинула им мысль — сделать своими силами несколько копий игры — из раскрашенного картона и подходящих оловянных игрушечных фигурок. Получившиеся наборы конечно, были лишены глянца и роскоши настоящей «Монополии», но играть в них было ничуть не менее интересно. К концу февраля в женской гимназии счастливыми обладательницами новой игры стали по меньшей мере три девочки, а одна копия отправилась в Первый Кадетский Корпус — где, впрочем, была изъята за попытку устроить игру в ванной комнате, после отбоя.

Николка же с Ваней получили отличный повод бывать у Выбеговых чуть ли не каждый вечер — и, двигая вместе с девочками фишки «Монополии», тихо радовались, что барышням временно стало не до неразрешённых загадок. Приближалась весна, письма из Петербурга всё отчётливее сквозили беспокойством; мальчишки, Яшины агенты под руководством неутомимого Сёмки с ног сбивались, отслеживая «бригадовцев» по всей Москве, а серенькая мышка Наталья Георгиевна, барышня ответственная и пунктуальная, завела новый картотечный шкаф — в прежний собранные материалы уже не помещались…

Но сегодня — сегодня заботы временно были задвинуты в дальний угол и снова катились кубики по обеденному столу:

— Мне отель на Трафальгар сквер!

— Жулик! Не двадцать пять, а пятнадцать фунтов!

— Кто–нибудь ссудит сотню? Нет? Тогда продаю дом…

За окном снежинки кружатся в безмолвном ночном танце. Подходит к концу февраль 1887 года. Отшумела, отгуляла по площадям Москвы масленичная неделя с её блинами, балаганами, водкой и медведями. Еще всего–то три дня подождать и — весна…

Серое, хмурое утро. У всех — невыспавшиеся, красные глаза; у Васи Генералова отчётливо дрожат руки. Когда, уже при дневном свете, пили чай, он мелко, дробно звенел ложечкой о край стакана.

А вы как хотели? Всю ночь приводить в порядок три динамитных снаряда… настораживать невероятно чувствительные, капризные детонаторы. Чуть сдвинешь свинцовый грузик, треснет тонкое стекло, кислота вытечет, смешается с белым порошком в жестяном пенале…

И всё. Охнуть не успеешь. Как уже многие до них…

Мало вставить запалы. Надо сесть (бомбы в рядок лежат на столе; к нему стараются лишний раз не подходить, и даже ступают рядом осторожно, мягко), уточнить в сотый — последний? — раз квартиры, куда будут уходить после сделанного дела, пароли, по которым придётся узнавать верных людей в Киеве, Варшаве… или куда успеешь доехать, прежде чем спущенные с цепи псы–жандармы ухватят за воротник?

— Присядем, — чей–то хриплый, запинающийся голос. Как водится.. на дорожку.

Но — улыбки напоказ. Ладони встречаются в крепких рукопожатиях. У самого Александра пальцы в коричневых пятнах химических ожогов. И у всех, без исключения — кончики пальцев жёлтые, от табака. Курят все. Табачный дым висит в комнате голубыми пластами. Еще бы — ночь не курили: поди, закури, когда рядом снаряжают бомбы.

Теперь — можно. Запалы вставлены, коробки завёрнуты в плотную коричневую бумагу, перетянуты бечёвкой. А у Андреюшкина бомба в виде книги; он долго, старательно, вырезал острым сапожным ножом склеенные страницы толстого тома. Склеены не все — первые десятка два можно открыть, пролистать. Предосторожность — мало ли? Обычному городовому хватит.

Пора. Дозорный первым покинул квартиру. За ним — цепочкой, по одному…

По правой стороне Казанского проспекта, цепочкой: сигнальщик, запасной сигнальщик, метальщик бомбы. Замыкает цепочку прикрывающий с револьвером в кармане.

По другой стороне идут ещё двое. Ни сигнальщиков, ни прикрывающего с ними нет — зато есть свёртки, начинённые свободой и динамитом. Запасные метальщики. Мало ли?

Дома, на календаре — двадцать шестое февраля, отмечено как царский день. Столица по такому случаю приукрасилась — дворники с утра ожесточённо скребут торцовые мостовые, сдирая снег до шестигранных деревянных плашек, витрины Невского украшены гирляндами, портретами. И в каждой — державный вензель: огромная, замысловатая буква «А» и римская тройка. Император.

Ирония — сегодня в Исаакиевстком соборе панихида по убиенному 6 лет назад злодеями императору Александру Освободителю. Его убили первого марта, но панихида будет сегодня, в воскресенье. Царь непременно будет — не может не быть. Вот здесь он проедет, мимо Казанского собора…

Злодеи — это они. Сегодня они ждут свою добычу на Невском проспекте. В тот раз был, правда, Екатерининский канал, но не может же всё совпасть в мелочах?

Царского выезда всё нет. Поменяться сторонами улицы — старательно не глядя друг на друга, беспечно фланируя в толпе петербургской публики, — и назад, и снова — от Полицейского моста до поворота к Исаакию. Потом снова. И снова поменяться сторонами.

Зря. Впустую. Царя нет.

И так — много раз. Они останавливались, читали для отвода глаз объявления, глазели на витрины, менялись местами, сбивались в кучки, забыв о строго разработанном порядке следования….

Нет. Его нет — огромного, похожего на медведя человека с широкой бородой. Прежний, — тот, которого дождались шесть лет назад метальщики бомб, — носил бакенбарды.

Нет. Царского выезда нет.

Смеркается. С неба сыплются хлопья мокрого снега, с залива поднимается стылый ветер. На углах уже горят газовые фонари, витрины самых роскошных заведений на Невском освещаются электричеством.

Старший группы подходит к городовому, говорит с ним о чём–то. Потом снимает шапку, трижды широко крестится и кладёт в сторону собора малый поясной поклон.

Это заранее условленный сигнал — расходиться. Всё. На сегодня — всё. Домой. Сегодня все останутся в живых. И они — но и тот, человек–медведь, тиран…

Домой.

Двое идут по Дворцовой площади. Часовой возле полосатой будки у арки Генерального Штаба провожает их равнодушным взглядом. Мало ли тут ходит народу? Иди на здоровье — не запрещено.

Один из двоих — тот, что пониже, — на ходу открывает чёрную кожаную папку.

— Подожди немного, сейчас видео сольётся…

Двое замедляют шаг и принимаются рассматривать лепные украшения арки. Неприметная коробочка, пристроенная неделю назад в одном из мраморных завитков, неслышно делает своё дело. Зелёная полоска на экране планшетного компьютера, скрытого в папке, быстро удлиняется вправо.