Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

Писаревская не устояла. Ее грызла совесть, и казалось постыдным, что в решающий момент товарищи в редакции остались одни. Пусть девушка не являлась главной в стихийно складывающейся оппозиции, пусть ее нахождение в здании действительно не имело особого смысла, но ведь и сбегать от всех не слишком порядочно. Как протестовать, так вместе, как отвечать — в кусты. Дина считала себя храброй и потому испытывала невольный стыд. Словно предала всех, переметнулась к противнику, а ведь нового президента иначе как врагом она не считала.

Потому после долгих колебаний Писаревская отправилась к месту работы. Иначе она перестала бы себя уважать, в молодости же самоуважение — одна из основ мировоззрения.

У здания редакции никого не было. Визит властей закончился, машины уехали, и улица вокруг жила обычной жизнью.

Изменения были заметны только внутри. Сотрудники ходили тихие, подавленные, осторожно обменивались замечаниями, словно уже подозревали друг друга в доносительстве и прочих нехороших делах.

— Тут у нас обыск был, — едва не шепотом сообщили Дине. — У Льва какие-то бумаги нашли. Так и бумаги забрали, и Льва, и секретаря прихватили…

Лев был первым замом главного, который, кстати, сегодня отсутствовал. А сверх того — одним из главных вдохновителей коллектива на путях борьбы за справедливость. В том смысле, в котором он ее понимал.

— Арестовали? — переспросила Дина.

Заместитель был старым революционером, даже привлекался разок при царизме, и его арест в новом свободном обществе был явлением вопиющим. Понятно, если к ответственности привлекают тех, кто мечтает восстановить старое, но это…

Что же дальше будет при таком начале?

— Может, разберутся и отпустят. Знаешь же, как они порою любят усердие демонстрировать. Да еще раз власть меняется…

— А нам всем велели Москвы пока не покидать. И адреса переписали. С предупреждением, что мы действительно должны там жить. Так что, тебе повезло. Иначе и тебя…

Все говорилось без осуждения, напротив, с долей радости за удачливого товарища. Вернее, товарищей: в число счастливцев Дина попала не одна. Специфика работы. Кто-то пишет здесь, кто-то мотается в поисках новостей.

— Что же теперь будет? — вопрос витал в воздухе.

— Протестовать надо! Мало им было вчерашнего. Если на второй день так себя ведут, то что дальше творить станут?

— Но война, граждане! Нас же предупредили — в стране есть враги свободы, которые находятся на содержании противников. И с ними будут бороться без пощады…

— Это мы на содержании? Пусть лучше на себя посмотрят!

Однако быстро перешли на шепот. Когда обыск еще свеж в памяти…

— Любая оппозиционная критика запрещается на все время войны. Каково? — Однако возмущение новым указом президента, одним из первых принятых, вновь прозвучало тихо.

— А если выпустить газету без слов? — вдруг предложила Дина. — Если нам запретили писать о насущном, то пусть читатели сами догадаются о том, что мы хотели им сказать. И никто не придерется. Откровенной критики-то нет. Что они нам смогут сделать?

— Только кто это купит… — Хорошо живешь тогда, когда тиражи растут. Иначе кошелек может оказаться пуст.

— Не важно. Главное — люди поймут и оценят. А покупать станут следующие номера.

— Нет. Надо оставить пустыми лишь некоторые страницы. Скажем, после объявления о запрете критики. Так будет более хлестко.

Но в целом мысль понравилась, и теперь осталось обсудить подробности. Например, какие статьи должны в газете остаться. Чтоб ни в чем не поддерживать власть, лишь абсолютно нейтральные, да те, без которых не обойтись — известие о войне, указ о мобилизации да о временном запрете любой оппозиции. А прочее пусть будет лишь белым листом. Никаких призывов к доблести, ничего. Режим обойдется, а о слове «Родина» здесь не ведали.

Лишь Писаревской почему-то вспомнился ее знакомый, спокойно, как само собой разумеющееся, отправившийся на чужую для него войну. Не глуп, порядочен, так почему же?

Или в жизни существуют разные правды?

Только думать об этом не хотелось. Подвергать ревизии собственные устоявшиеся взгляды — да что может быть хуже?

— И ничего они нам не сделают! — оповестил кто-то уже погромче.

Опасность пока миновала, Льва, несомненно, выпустят, а к власти придут иные люди. Те, которые дадут людям талантливым и предприимчивым больше возможностей для жизни.

Для чего иначе существует свобода?

— Народ ждет от нас решительной победы, а фронт между тем все ближе подкатывается к Смоленску. — Сталин старательно набивал трубку. Голос с легким акцентом звучал довольно спокойно, и лишь очень близко знавшие правителя люди сумели бы уловить тщательно скрывавшееся раздражение. — Разворачиваются дивизии, призвана масса людей, только фронт почему-то этого не видит. Как это можно назвать, Антон Иванович? Мне рекомендовали вас как боевого генерала, одного из лучших в прошлой войне.

— Почему же не видит? Мы уже задействовали шесть новых соединений. Еще три дивизии находятся во второй линии в готовности поддержать первую в любой момент, — спокойно отозвался немолодой лысый генерал. — Но, разумеется, в масштабе фронта решающего значения их ввод иметь не мог. Тем более одновременно состоялся вывод части потрепанных бригад на переформирование, а три бригады мы потеряли в окружении. И один корпус в составе двух дивизий мы сейчас срочно перебрасываем на Украину, чтобы показать нашим союзникам: они не одиноки и получат от нас всю необходимую помощь.

Он не снимал с себя вину, хотя буквально на днях занял должность начальника штаба и не имел отношения к случившейся трагедии. Напротив, старательно делал все, чтобы нейтрализовать последствия прорыва. Только реально ли мгновенно исправить накопившиеся за долгие годы ошибки и просчеты? Просто в курс творящегося войти и то сколько времени надо. Однако генерал был профессионалом, далеко не самым худшим в прошлой войне, и основное уловил мгновенно, даже успел наметить ряд дел, которые сразу стал претворять в жизнь.

— Мало, — отрезал Сталин. — Раз враг успешно продолжает наступать, то мало. Надо остановить поляков, нанести им удар, разгромить… Не кидать наши новые части поодиночке и не латать тришкин кафтан, а всей мощью обрушиться на агрессора.

— Мы как раз занимаемся подготовкой удара. Но если нанести его сырыми частями, гарантировать успех нельзя. Нам требуется еще какое-то время, хотя бы две-три недели. Но если у вас возникли сомнения в моей компетенции, я готов подать рапорт об уходе с занимаемого поста, — твердо ответил генерал.

— Никто вас не гонит, Антон Иванович. — Сталин встал и прошелся по кабинету. — Однако народ вправе спросить у нас: все ли мы делаем для защиты Отечества?