Луиза-Франсуаза - Серпомъ по недостаткамъ

– Ну, разве что куртка моя фасону не русского была… а шар огненный – это видать он ту молнию и увидал, что меня оглушила. Хотя, допускаю, что и слова я произносил при том непотребные – синяки у меня были пострашнее, чем от удара копытом. Но за слова – не поручусь, не помню – и собравшиеся, посмеявшись рассказанному, вновь вернулись на "мотоциклетную" тему, большей частью обсуждая где какой материал для производства можно было бы купить без особых проблем.

Ну а уже совсем поздно, после возвращения из церкви, когда мужчины спустились покурить в подвал (а у котла моей домашней "ТЭЦ" было на удивление уютно и курящий Вася там давно сделал что-то вроде курилки с удобными креслами и небольшим столиком – мощная печь мгновенно вытягивала дым и воздух там был всегда свежим), кто-то из инженеров задумчиво произнес:

– А хорошо бы, чтобы и в России можно было делать все нужные материалы. Да хоть бы и самим таким производством заняться – да кто же позволит-то?

Камилла Синицына – дочь воронежского купца второй гильдии – вся пошла в деда-гусара. И это радовало всю семью – но ровно до тех пор, пока родители не сообразили, что избытка поклонников у ставосьмидесятисантиметровой девицы может и не оказаться. А отсутствие у купца Синицына миллионного состояния (да что там говорить, хотя бы и десятитысячного) делало матримониальные перспективы очень смутными.

Предчувствия родителей не обманули: к своим двадцати двум годам дочери не было сделано ни одного предложения. Да что там предложения: к ней никто не подходил даже с приглашением на танец на купеческом балу! Впрочем, сама Камилла особо по этому поводу не переживала.

Переживала она совсем по другому поводу – ей хотелось заняться делом. Не тем делом, которым занимался отец: с ним прекрасно справлялись трое ее братьев. Ей же хотелось заняться настоящим делом, Делом с большой буквы. Вот правда понять, каким именно – она поначалу не сумела. И, для того чтобы понять, она училась. Училась всему, чему удавалось и везде, где получалось. С отличием закончила гимназию, затем – полгода проучилась вольнослушательницой в Сельскохозяйственной академии. И там она поняла, что ее Дело называется "химия".

Благодаря родителям, решившим "ни в чем не отказывать несчастной дочери (в разумных пределах)", она устроила во флигеле отчего дома настоящую химическую лабораторию и с жаром принялась практически постигать изложенную в толстых книжках науку. Однако через два года, когда "книжная наука" была исчерпана, Камилла очень захотела (во первых) расширить горизонт своих знаний и (во-вторых) применить эти знания с пользой для людей. Мыловаренный заводик, который она походя построила и производимое на нем душистое мыло "Камилла" (утроившее, между прочим, доход семьи Сининыных) она за "пользу" не считала.

Из выписываемого отцом "Волго-Камского" листка (газеты, всеми купцами очень уважаемой), Камилла узнала, что Казанский университет устраивает пробные трехмесячные "химические курсы" для всех желающих (имеющих законченное гимназическое образование и способных заплатить по сто рублей). Сомнений у нее не было: это же Университет! Источник Новых Знаний! А деньги – папа конечно даст, ведь это недорого, всего сто рублей!

Папа, продающий теперь душистого мыла за день больше чем на сто рублей, дал сразу триста – чтобы было где жить и чем питаться. Не самой Камилле, а горничной – поскольку дочь, кроме своей химии, ни о чем не думала и нуждалась в присмотре. Занятия начались в мае, но уже через месяц Камилла поняла, что именно "новых знаний" ей тут не получить. Однако она продолжала посещать лекции и работать в лаборатории: "старые знания" теперь открывались новыми сторонами, многие известные ей уже вещи делались все же иначе, удобнее и безопаснее. Заметили ее и преподаватели университета: все же девушка "руками попробовала" многое из того, что сами университетские химики все же знали лишь теоретически.

Но сама Камилла чувствовала, что и преподаватели, и слушатели все же относятся к ней как к забавному недоразумению: девушке-химику. Все остальные слушатели были все же мужского пола. Над ней даже пытались шутить: однажды кто-то из слушателей даже спросил, уж не в честь мыла ли ее назвали родители. Камилла ответила, что мыло она назвала в честь себя, потому что сама его и придумала – и на этом шутки закончились. Впрочем, закончилось и общение со всеми слушателями – чему девушка не придала ни малейшего значения.

Слушая очередную лекцию, Камилла машинально поправила преподавателя, сказавшего, что "в результате вы почувствуете запах ванили":

– Извините, вы оговорились – будет запах яблок. Все арсениды имеют сильный запах свежих яблок.

Зная уже о практическом опыте этой странной девицы, преподаватель поблагодарил ее, и лекция продолжилась. Но сразу после лекции какой-то молодой человек подошел к ней и спросил:

– Скажите, а зачем вы вообще пошли на эти курсы – ведь вы же знаете все лучше этих профессоров?

– Наверное, все же ради практического опыта. У меня знания лишь из книжек – а книги написаны довольно давно, и многое я делала не так, как это делают сейчас. – Камилла внимательно оглядела собеседника. Раньше она его на курсах не видела. Хотя нет – вчера он сидел на заднем ряду аудитории, а раньше… нет, раньше его тут точно не было.

– И где же вы практикуете, позвольте спросить?

– В домашней лаборатории. Кому нужна женщина-химик?

– Интересный вопрос. Скажите, вы знаете из чего делают соду?

– Знаю, из соли и извести.

– Тогда мне нужна женщина-химик. Которая сделает мне много соды.

– А зачем?

– Чтобы сделать жизнь ярче. А для начала – разрешите пригласить вас на обед? Чисто деловой – мне вы действительно нужны. Как химик, который знает как сделать много-много соды. И нам уж точно есть что обсудить.

После Нового года мне пришлось все же вплотную заняться изготовлением шин для своего будущего мотоцикла. Потому что Евгений Иванович выполнил свое обещание и прислал мне сразу четыре шины знаменитого французского производителя. Неплохие вполне себе шины – для настоящего времени: диаметром в два дюйма, толщиной "протектора" (если это можно так назвать) миллиметра в три. Резиновые. В том смысле, что кроме собственно резины в них больше ничего и не было. Хотя вру, был корд. Его я обнаружил, попросту разрезав одну из шин пополам. Корд был однослойный из чего-то, что бы я назвал "брезентовой марлей": толстые нитки с промежутками миллиметра по три. Я когда-то в какой-то книжке прочитал, что первые автошины имели пробег до полного износа в пятьсот километров, и, помнится, очень тогда смеялся явной ошибке автора. Получив шины живьем, я рассмеялся еще громче: тот автор сильно польстил изготовителю, эти шины порвутся в клочья еще на первой сотне.