Луиза-Франсуаза - Серпомъ по недостаткамъ

– Как же! Вон, хозяева дороги получают сколько! Я годовой отчет прошлогодний читал, по семь процентов с вклада получили!

– Семь процентов – это очень много, да… То есть не пройдет и пятнадцати лет, как они вложенные деньги обратно получат. Вот ты согласишься свои деньги отдать, с тем, чтобы тебе их вернули через пятнадцать лет? Только учти – получили они эти проценты не от дороги, а от государства, которая вкладчикам эти семь процентов гарантировало, а дорога пока ещё прибыли почти и не дает.

Вася задумался, но минут через пять снова поднял тему:

– Ну а рабочим-то такое откуда знать? У тебя-то я знаю, куда деньги уходят, но мне ты и рассказываешь, а прочие – …

– Откуда знать? Слушай, а это неплохая мысль! Между рабочими и хозяевами должны быть более тесные отношения, чтобы и рабочие знали что к чему, да и хозяева чтобы были в курсе рабочих забот. Но с каждым хозяину общаться просто некогда, а посему сделаем так: общаться по всем рабочим поводам я буду с тобой, ну а ты уже – с остальными рабочими. В Англии это называется тред-юнион, по нашему будет профсоюз. Только учти – платить больше, чем другие платят, я рабочим не буду, поскольку лишних денег у меня нет.

– Про деньги я знаю. Ну а тогда к тебе рабочие с Царицына и не пойдут: деньги те же, а до Ерзовки и далеко, и дорога сколько стоит! А тут жить негде, разве что сарай под жилье снимать. Мне то и на чердаке твоем хорошо, ну а какие с семьями, да и чердак у тебя невелик…

Лишних денег у меня не было, а вот стройматериалы – в изобилии: с Рязановки в отдельные дни приходили "подработать" до сотни человек. За копанье глины и мела я платил по гривеннику в день всего, но зато кормил "от пуза": для гамбургеров уже ежедневно покупалось по бычку и щей "на костях" хватало. А на пшено для каши и муку для хлеба всяко уходило не более чем пятачок на одного кормимого, так что денег на строительство уходило до изумления мало – при том, что "рязановцы" часто приходили с семьями и у меня часто кормились и неработающие дети, и старики, и бабы.

А вот времени строительство отнимало очень много, при том что основной моей целью было все же изготовление мотоцикла. Пришлось основательно вспомнить как раз "дифуры" – а год назад я еще сам себя высмеивал за "ненужные в Ерзовке" знания. Оказалось – нужные: с бронзовым радиатором мотор, конечно, не перегревался… он вообще выше шестидесяти градусов не грелся, и радиатор действительно можно было радикально уменьшить. Правда сначала пришлось выписать кучу всяких ценных книжек (учебников для нынешних, причем немецких, университетов) и заново освоить умножение в столбик, а хорошая (опять немецкая) логарифмическая линейка оказывается мало того что стоит пятнадцать рублей, так ее еще из самой Германии тоже выписывать надо!

Но к началу мая все как-то неожиданно "устаканилось". Заработал цепной цех в Царицыне, первые рабочие вселились в новенькие квартирки позади моей усадьбы, Маша сделала первую дюжину двенадцативольтовых лампочек для мотоциклетной фары, а Илья в литейке своих железнодорожных мастерских отлил сразу полторы дюжины новых блоков цилиндров для мотоциклетных моторов: "температурные" расчеты показали, что можно делать из целиком чугунными. Вдобавок один из сманенных бекетовских рабочих был специалистом не столько по стеклу, сколько по тиглям для него – и вот он-то изготовил мне керамические детали свечей зажигания. Вася Никодимов поколдовал – и у меня этих свечей стало уже много, почти полсотни сразу. Осталось дождаться Володю Чугунова – и можно приступать к массовому выпуску мотоциклов. Штук по двадцать – тридцать. В год – больше имеющимся "персоналом" не сделать.

Ну, допустим, буду я их продавать по сто рублей, даже по сто пятьдесят. И получать безумную прибыль аж по восемьдесят рубликов с машины – это уже больше ста процентов. Две с половиной тысячи рублей – бешеные деньги! Только вот на пончиках с гамбургерами я получал столько же, но за неделю.

С другой стороны – я же их не для прибыли делаю, для удовольствия. Первый мотоцикл уже почти готов даже, Никодимов уже формы для вулканизации шин закончил, осталось их отникелировать только. И второй уже на подходе – можно будет скоро устраивать гонки на мотоциклах. Между мной и Евгением Ивановичем. А можно – между Евгением Ивановичем и мной, поскольку Илья – человек осторожный, Елена Андреевна за его осторожностью бдит непрерывно.

В общем-то, княжна Елена Андреевна – чудесная женщина. А как именно княжна – еще чудеснее: когда на очередной субботнем обеде у Ильи я на эту тему заикнулся лишь, она, с простотой необыкновенной, сразу же поинтересовалась:

– А чего вы, Саша, не станете больше ваших мотоциклов выделывать?

– Да где их выделывать-то? Вы же были у меня, видели мои мастерские.

– Так выстройте мастерские побольше!

– И где? На огороде?

– Ну зачем на огороде… купите земли сколько надо да выстройте. У вас же, я слышала, прибыли немаленькие? За день небось десятин на десять-двенадцать выходит? А для мастерских-то и нужно немного. Если желаете, я поговорю с Михаилом Федоровичем, чтобы с бумагами задержек не было.

Я пожелал – кто, как не единственная в Царицыне урожденная княжна сможет вот так запросто попросить о небольшой услуге заместителя уездного предводителя дворянства? С другой стороны, зачем княгине вникать в мелкие детали сделок – на это мужчины есть.

А мне давно приглянулся один кусочек земли – по берегу Волги ниже Мокрой Мечетки, не доезжая до металлургического завода. Лежащий между трактом и Волгой, он, похоже, никому был не нужен. Правда в процессе оформления бумаг выяснилось, что участок числился в "удобных землях", но видимо "удобной" земля эта была еще во времена палеолита: она была выпахана и полностью убита лет так пятьдесят, а то и семьдесят назад. Поэтому, хотя "официальная" стоимость удобных земель по уезду была установлена в двадцать шесть рублей, мне ее продали по двенадцать. Предварительно списав в "неудобья", с назначенной ценой в полтора рубля за десятину. Я обеднел разом на пять с половиной тысяч рублей (а Предводитель со товарищи – случайно забогател на четыре с половиной), но взамен получил четыреста пятьдесят десятин ни на что не годной земли. Ну почти ни на что.

Но не пожалел я, что господин Мельников улучшил свои материальные условия, совсем не пожалел: вся земля вся эта была переписана мне "в родовое поместье". Что означало мое полное право творить на ней все, что мне будет угодно не испрашивая ни у кого особых разрешений. А то те же французы потратили почти два года на 'согласование' места для размещения своего завода. И при этом платили за землю еще и арендную плату ежегодно, причем сумма эта превышала все мои затраты на покупку. Вдобавок Михаил Федорович намекнул (в ответ на прямой вопрос), что и земля 'за трактом' тоже легко может быть переведена в 'неудобные'. Понятно – высохшая степь ведь, а через полгода предстоят выборы нового уже Предводителя…