Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

В четыре часа утра на опорный пункт номер восемь, объединяющий средних размеров транспортный терминал и дорожную развязку, прибыла небольшая кавалькада из трех броневиков, судя по виду — старых и битых жизнью колесных ветеранов первой кампании пятьдесят девятого. Мало кто заметил их появление, и еще меньше людей придали какое-то значение этому событию.

И совершенно напрасно.

Начальник восьмого транспортного узла очень торопился и, как это обычно бывает при нездоровой спешке, у него все валилось из рук. Стопки бумаг разлетались по тесному кабинету, падали на пол стилосы и карандаши, открытые ящики стола зияли, словно раскрытые пасти канцелярского божества.

— Ну, где же, где же… — бормотал начальник, перебирая толстыми пальцами беспорядочно сваленные папки. Комбинезон химической защиты был ему мал, под грубой прорезиненной тканью тело чесалось и исходило едким потом. Плохо закрепленный респиратор тяжело болтался на шее, но хозяин панически боялся его снять — вдруг неожиданная химическая атака или, не дай бог, атомный удар! А как закрепить правильно — не знал.

— Где!? — в бессильном отчаянии возопил толстяк.

Его страдания имели под собой весомую почву — главным своим сокровищем начальник числил пачку облигаций Государственного Банка Конфедерации, выпуска пятьдесят восьмого года. Говорили, что американцы погашают их первоочередно и по довоенному номиналу, без пересчетов. Так это было или нет, начальник не знал, но истово верил. И эта вера в ценность тощей стопки трехцветных квадратных листов с круглыми печатями и размашистыми подписями стала для транспортника всем. Она служила своего рода стержнем реальности, который позволял стоически переживать неприятности. Придет время, и заокеанский банк превратит свои долговые обязательства в настоящие деньги, не то, что обесцененный рубль.

Он боялся доверять свое сокровище кому бы то ни было, и постоянно перепрятывал конверт с облигациями, благо, кабинет начальника транспортного узла предоставлял множество укромных уголков и закоулков. И вот сейчас, когда приходилось действовать быстро, очень быстро, заветный конверт исчез.

Начальник откинулся на стул, вытер мокрый от пота лоб первым попавшим под руку листом бумаги и попытался сосредоточиться, чтобы, наконец, вспомнить — куда мог деться чертов конверт?! И в этот момент он услышал шаги.

Человек, который долго работает в конторе, постоянно слышит других людей и поневоле учится определять положение и темперамент по шагам. Поступь, доносившаяся из коридора сквозь хлипкую дверь, звучала весьма… угрожающе. Шли трое, ступали достаточно тяжело — люди в возрасте — но быстро. При этом именно быстро, не торопливо. Чуткое ухо бюрократа, искушенное годами канцелярской службы, безошибочно подсказало, что это новоприбывшие высокого полета, которые спешат по очень важному делу, но при том четко знают себе цену и не опускаются до ненужной суетливости. Опасные люди.

Начальник нервно обозрел свой разгромленный кабинет, понимая, что ликвидировать раздрай он не успеет, и, следовательно, предстанет в самом невыгодном свете. В следующее мгновение дверь отворилась.

Их действительно было трое, из них двое — в стандартных военных комбинезонах химзащиты, покрытых кляксами камуфляжного окраса. У обоих на поясе антигазовая маска слева-сзади, «Догилев-Маузер» в деревянной кобуре справа. Глядя на их подогнанное снаряжение и аккуратно свернутые капюшоны, толстяк вновь остро ощутил неудобство собственного костюма. Эта пара осталась в коридоре, а в кабинет шагнул третий.

На нем не было никакой защиты, даже респиратора. Среднего роста человек казался выше из-за безупречной выправки и черного плаща-реглана, похожего на мрачную сутану. Лицо без особых запоминающихся черт, с глубокими морщинами в уголках рта. Странный тип в странной одежде, совсем не подходящей для прифронтового района.

Нежданный гость сделал пару шагов и критическим взором осмотрел кабинет, словно хозяина вовсе не существовало. Посмотрев на одинокую лампочку без абажура и забитое куском фанеры окно, в которое частыми ударами колотился дождь, он чуть поджал губы. Оценив разбросанные по полу документы и разоренный стол, человек в плаще скривился, как от оскомины.

— Мне не нравится ваша дверь, — без вступлений сообщил он. Голос тоже оказался не слишком приятным — чуть надтреснутый, с болезненной хрипотцой, словно его хозяин долго болел ангиной.

— Ыэ-э-э… — только и смог выдавить из себя хозяин кабинета, не зная как реагировать.

— Я давно заметил, что об административных талантах человека можно судить по тому, как он обустраивает рабочее место во время кризиса, — пояснил гость. — Кабинет начинается с двери, и у вас она… не внушает доверия.

— Вы… кто?.. — пробормотал, наконец, толстяк, старательно накачивая себя злостью, пытаясь возжечь огонь уверенности и начальственности.

Гость сунул за пазуху руку и извлек из внутреннего кармана плаща сложенный вчетверо лист бумаги, закатанный в прозрачную непромокаемую пленку.

— Генеральный инспектор дорожных войск, Иван Терентьев, — веско сообщил он, протягивая документ для ознакомления.

Толстяк изучил удостоверение с такой тщательностью, будто проверял на фальшивость свои драгоценные облигации, но грозная бумага оказалась в полном порядке, включая размашистую подпись императора.

— К делу, — отрывисто предложил Терентьев, пряча удостоверение обратно. — Восьмой опорный полностью парализован, движение остановилось, пробка на весь терминал. Девять автоколонн выстроились в очередь и ждут, когда противник сообразит, что происходит, и организует налет. Кто персонально виноват в этом?

— Э-э-э… присядете? — предложил начальник узла, лихорадочно пытаясь выиграть время.

— Нет, — отрезал Терентьев.

— Видите ли… — начальник сумел-таки перебороть первый приступ паники и привычно приготовился завести традиционную песню о непреодолимых трудностях, стихийных бедствиях и некомпетентных подчиненных. Ранее это почти всегда действовало, а если и не подействует, главное — выиграть немного времени. Совсем немного, только чтобы найти заветный конверт и выйти из здания…

— Не вижу, — неприятный голос Терентьева обрезал плавную нить оправданий словно ножницами. Инспектор сделал шаг вперед и теперь возвышался над толстяком, сверля его тяжелым взглядом.

— Вы не поняли. Меня не интересуют оправдания, — веско, отчетливо выделяя каждое слово, произнес Терентьев. — Меня интересует персональная ответственность. Кто лично виноват в том, что опорный пункт номер восемь парализован? Вас подвели снабженцы? У вас некомплект личного состава? Узел подвергнут бомбардировке?