Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

— «Дивизион» готовится к взлету, — доложили из Генштаба.

Воздушные танкеры уже на подходе к Гренландии, это хорошо… Остается надеяться, что беззащитные воздушные суда останутся незамеченными. Сколько было сломано копий насчет их задач, необходимости прикрытия. Но каждый дополнительный аппарат увеличивал риск обнаружения, а малый эскорт не мог защитить тяжелые, тихоходные «бочки». Оставалось надеяться на то, что в круговерти сражения, разворачивающегося едва ли не на пятой части полушария, никто не заметит небольшую группу дирижаблей в стороне от схватки. А если и заметит, то не придаст значения. Риск, опять риск… Все основано на риске и им же сцементировано.

Тем временем значки на световом столе рядом с большой картой понемногу меняли расположение. Противник плотно окружил зону перехода, многократно перекрыв все подходы с моря и воздуха. Под бурной поверхностью уже шла схватка субмарин, но пока английские подводники при поддержке с воздуха и кораблей ПЛО более-менее удерживали периметр защиты. Затевали дальние схватки эсминцы, прощупывая силы группировок. Американцы не спешили атаковать, стремясь максимально использовать превосходство в дальней радиолокации, выстраивая дивизионы и соединения в наиболее удобной конфигурации.

В стратосфере развернулась схватка за термодирижабли ДРЛО. Рискуя не удержать напор русского флота, «семерки» все же использовали часть тяжелых бомбардировщиков для борьбы с американским «всевидящим оком». Высотные дирижабли-арсеналы стремились перекрыть все подходы ракетно-артиллерийским огнем, не подпуская «демонов», перехватывая их управляемые РС.

Стрелка «амперметра» дрогнула и ощутимо заколебалась. Опять вздрогнула и одним движением качнулась до упора вправо. Уперлась в штырек ограничителя, да так и осталась, мелко дрожа, словно осиное жало, едва-едва не доставшее жертву.

— Все, переход начался, — негромко сказал один их офицеров-операторов.

Томас стоял, склонившись вперед, упираясь одной ладонью в броневую заслонку, вторая рука безвольно повисла вдоль корпуса. Перед глазами плавали мутные пятна, вестибулярный аппарат взбесился, и Фрикке казалось, что он, то взлетает в высь, подброшенный чьей-то огромной ладонью, то проваливается в бездонный колодец. К горлу подступала тошнота, сердце колотилось под ребрами, как загнанный заяц, а по спине горячими струями струился пот, пропитывая и рубашку, и мундир.

Томас не единожды участвовал в переносах, он достаточно легко переносил давящее, угнетающее воздействие перехода, галлюцинации и беспричинную панику. Но на этот раз путешествие оказалось очень тяжелым, Фрикке чувствовал себя так, словно сутки напролет раз за разом проходил полосу препятствий, чередующуюся с активными допросами.

Он не мог сказать, сколько он так простоял, опираясь рукой о броню, прижимаясь к ее теплой гладкой поверхности мокрым лбом. Капитан что-то кричал, не сдерживаясь, в голос. Все еще помутненное сознание Томаса выхватывало отдельные знакомые слова, но никак не могло сложить их вместе, наделить неким смыслом. На задворках сознания билась обида на то, что команда, похоже, уже отходила от последствий переноса и включалась в работу. А он — нобиль ягеров! — по-прежнему едва сдерживался, чтобы не сблевать прямо на триплекс.

Вокруг бегали и суетились, перекрикивались и командовали. Кто-то подсунул Томасу стул и помог сесть. Нобиль безвольно, даже не в силах выразить благодарность, опустился на жесткое сидение и привалился все к той же пластине. Она была основательной, постоянной, прикосновение к ней вселяло веру в мироздание, в то, что мир все еще существует. Фрикке так чувствовал себя единственный раз в жизни, когда по-настоящему напился и балансировал между похмельным забытьем и ускользающей реальностью.

Шум в ушах понемногу стихал, нобиль начал понемногу включаться в новую реальность. Хаотичный шум, производимый окружающими, отчасти структурировался, обрел некоторый смысл.

— Нас швырнуло прямо в бой! — орал в микрофон капитан, растрепанный, без фуражки, потерявший весь лоск. Видимо, он пытался докричаться до флотского командования. — У меня почти сто двадцать килотонн водоизмещения!

Оторвавшись от микрофона, он отчаянно махнул рукой с возгласом:

— Полный ход, самый полный! Руль прямо, подключить все дополнительные винты!

— Мы не сможем маневрировать… — попытался вставить один из офицеров, но капитан резко оборвал его:

— Мы и так не сможем! Кто попадет под форштевень — сам виноват! Держим курс.

Как раз в это мгновение Томас наконец-то совладал с головокружением и посмотрел в прорезь смотровой щели более-менее трезвым взглядом. Увидев солнце, еще даже не осознав до конца, что не так, Фрикке бросился со стула ничком, прикрывая голову руками, так, чтобы предплечья заодно закрыли уши и до боли в глазах зажмурился. В тот момент, когда на гипертранспорт обрушился чудовищной силы удар, нобиль, наконец, понял то, что его подсознание проанализировало в долю секунды.

Независимо от направления движения «Левиафана» в это время суток Солнце не должно располагаться настолько низко к уровню горизонта. Так же оно не бывает таким большим и красивым, переливающимся всеми мыслимыми оттенками красного, желтого и оранжевого, с бархатистым ореолом нежно-багряного цвета.

И еще на небе может быть только одно светило, а не три.

Это даже сложно было назвать ударом, все-таки «Левиафан» был слишком велик и по-настоящему серьезно повредить ему могло только прямое попадание или очень близкий разрыв. Но мало транспорту и его экипажу не показалось.

Словно гигантская ладонь уперлась в корпус и с каждым мгновением усиливала давление. Томас лежал на полу мостика, прижимаясь щекой к чуть шершавой поверхности и чувствовал, как воют и содрогаются турбины, пытаясь превозмочь напор ударной волны. Палубу повело, со штурманского стола что-то упало и покатилось, звонко стуча. Но стук почти сразу же утонул в реве, обрушившемся на рубку. Томас прикрыл уши, плотно закрыл их ладонями, изо всех сил обхватывая голову, но это не помогало. То был даже не шум, а чудовищный, ни с чем не сравнимый вой разбуженной стихии, перекрывший весь слышимый человеческим ухом диапазон, отдававшийся в черепе и костях, останавливающий сердце.

— Все, связь потеряна, — доложил офицер-связист. — Похоже, американцы отстреливают весь атомный арсенал сразу, чтобы выиграть максимум времени. Но точно сказать сложно.

— Что с нашей ударной группой? — отрывисто спросил император. Он не стал уточнять, с какой именно, но это было понятно и так.

— Последнее донесение — «ведем артиллерийский бой, несем большие потери от авиации». Больше сообщений нет.