Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

Зимников снова обходил позиции батальона, самолично проверял качество земляных работ и маскировки, решал вопрос с минированием моста. Время уходило, минуты одна за другой торопливо убегали в небытие, незаметно складываясь в часы. С каждым оборотом стрелки хронометра майор нервничал все больше, впрочем, старательно скрывая это от окружающих, которые и так были на взводе. Если разведка не ошиблась и враг действительно замыслил новое наступление, то каждый мост в полосе наступления становится на вес золота, так же, как каждая минута промедления. И если враги так тянут, значит, либо у них ничего нет за душой, либо они просто очень хорошо готовятся. Но ради «ничего» не гоняют авиаразведку…

В четыре часа пополудни Зимников приказал сворачивать все земляные работы со словами «До центра земли не докопаете, а отдыхать тоже надо». Обедали концентратами, чтобы не демаскировать себя.

Тревога, усталость, ожидание скорой схватки нависли над позициями гвардии. И все то же небо, скрывающее солнце, надежно прикрывающее землю серым угрюмым панцирем…

Комбату было сложнее всех — он не мог, подобно другим, позволить себе ежесекундно смотреть на хронометр, показывая тем самым нервозность и тревогу. Время стало тягучим, словно американское изобретение под названием «чуинг-гам», оно уже даже не плелось, а тянулось, спотыкаясь и хромая на каждом шагу.

Пошел дождь. Скорее даже не дождь, просто в воздухе повисла мелкая морось, осаживающаяся на любой поверхности бисером крошечных капелек. Зимников выругался, несколько часов такого недодождя, который разведет сырость, плюс ночевка под открытым небом при обычных здесь плюс десяти, и батальонному медику — хирургу Поволоцкому — будет чем заняться.

Из соседней траншеи, где заняло оборону первое отделение второго взвода, доносились тихие голоса, один солдат рассказывал товарищам:

— …и морды у всех такие… характерные! Вот какие. Обмундирование не то чтобы с иголочки, видно, что стираное, но не ношеное. Самое то для разного десантного брата. Чуть ли не каждый при пулемете. Я подхожу к одному и говорю: «Браток, огнем и дымом не разодолжишь?»

— И чего? — хрипло спросил другой.

— Разодолжил! — довольно ответил первый голос. — Во, зацените.

После короткого шуршания бумаги о бумагу легко щелкнула зажигалка. Зимников придирчиво скосил взгляд, но дураков, приманивающих вражескую пулю на огонек сигареты, в батальоне не было. Курили «в кулак», прячась поглубже в землю.

— Знатные цигарки, — отозвался третий.

— А то ж! — самодовольно ответил первый. — И вместо пачки у него портсигар, не серебряный, но и не штамповка. Я и думаю, вроде рядовой, а сигареты не копеечные, да при портсигаре. И спрашиваю так осторожно, дескать, откуда и куда. Но так, вроде и не выведываю, а то кому охота в контрразведку загреметь? Доказывай потом, что не морской зверь спрут.

— И чего? — спросил хриплый.

— Да ничего… — В голосе рассказчика явно прорезалась печаль. — Глянул так нехорошо и говорит, с расстановкой так говорит: «Вот, возьми еще пару сигареток да иди себе, добрый человек, меньше забот будет».

— И чего? — снова повторил хриплый.

— А чего… Взял и пошел.

Негромкий, сдерживаемый хохот заглушил осеннюю капель.

— Видел я их, — вступил в разговор новый участник. — Не простые ребята, вроде как армейские, но вооружены куда как получше, а самое главное — при собственном «летуне». Они на дозаправке были. Спецчасть какая-то, поди, еще специальнее нас…

— Рисковые парни, — заметил хриплый. — В такое время на экраноплане близ линии фронта ошиваться… Спешили, видно, очень спешили.

— Когда мы на перекрестке застряли, я там парой слов перекинулся с местными, из дорожной полиции, франкский хорошо понимаю. Они сказали, на рассвете нелюдь какой-то «пузырь» свалила. Выскочил едва ли не из-за угла «визгун», низко так, едва ли не по верхушкам деревьев, и отработал всеми ракетами, сколько у него их там, прямо по фюзеляжу. И все.

— Мир праху… — негромко произнес хриплый голос. — А дай-ка, брат, еще цигарку, про запас, коли не жалко.

— Жалко и не дам, — немедленно откликнулся хозяин дорогих сигарет.

— Отож жмот! — с чувством, но беззлобно сообщил неудачливый курильщик.

Разговор утих.

Влажность росла, теперь каждая задетая ветка роняла крупные капли влаги, щелкающие по каскам и брезенту. Поднялся легкий ветерок, он гулял между рощицами, поднимая опавшую листву мелкими смерчами, стряхивая с деревьев маленькие водопады. Один такой попал на кусок брезента, прикрывающий импровизированный КП комбата, пробежал меж складок, собрался в струйку холодной воды, прицельно пролившейся Зимникову за воротник. Майор беззлобно выругался, повел плечами, словно выгоняя забравшегося под одежду комара, снова взглянул на часы. Шестнадцать часов, двадцать девять минут. Длинная, тонкая, словно паутинка, секундная стрелка черным штрихом добежала до «12», отмеряя ровно половину пятого.

И вдали, далеко из-за холмов, простирающихся по ту сторону моста, послышался знакомый звук, привычный и одновременно ненавистный — басовитый шелест, словно провели по шелку огромной ладонью. Звук нарастал, перекатываясь, словно ему было тесно между серым небом и мокрой землей.

Артобстрел.

В голове Петра Захаровича успели промелькнуть две мысли.

Первая: «Уважают, черти, не какими-нибудь хлопушками долбят, все по-взрослому».

Вторая: «Все-таки тяжелые стволы…»

И первые снаряды обрушились на позиции батальона.

Гилберт услышал приближающиеся шаги издалека, в фамильной резиденции Ванситтартов любой звук отдавался глухим эхом. Когда-то этот дом был полон жизни, в лучшие времена он давал приют сразу четырем поколениям почтенной и уважаемой семьи. Но времена меняются, и трехэтажный особняк ныне более походил на склеп, угрюмую усыпальницу былой славы и амбиций.

Шаги приближались. Сэр Гилберт Ванситтарт, правительственный советник, поднялся из глубокого кресла, еще раз окинул взглядом каминную гостиную — безупречен ли ее вид, готова ли она принять гостя? — и слегка развел руки в гостеприимном жесте, приветствуя вошедшего.

— Здравствуй, Джеймс, дружище, дело к ночи, ты опаздываешь.

Сводные братья были душевно близки с ранних лет. Старший, Гилберт, всегда опекал младшего Джимми, по сути заменив тому отца, мрачного и нелюдимого аристократа, разумом и памятью оставшегося в «славных временах великой королевы». Превратности жизни развели пути братьев, старший пошел по административной стезе, со временем став доверенным советником правительства и Его Величества, специалистом по экономическому анализу Континента. На этом поприще Гилберт зарекомендовал себя настолько хорошо, что со временем его сочли достойным даже для включения в «Большую Четверку» — группу «переговорщиков» с Державой.