Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

Ванситтарт-старший тяжело вздохнул. Такой поворот разговора он предвидел и боялся его. Джеймс ударил в самый центр незаживающей душевной раны старшего брата.

Ванситтарт был единственным из «Четверки», кто категорически возражал против договора. Нельзя покупать кота в мешке, говорил он, нельзя принимать решение на основании лишь того, что нам показали. Кто знает, что осталось покрыто тайной, кто может засвидетельствовать истинные планы союзников?

Но тот диспут он проиграл.

Гилберт мог убедить своих оппонентов по отдельности, но был бессилен против сплоченной когорты сторонников союза, каждый из которых представлял семью или клан банкиров, промышленников, негоциантов или всех вместе взятых. Ванситтарт описывал возможные последствия, упирал на то, что они знают о мире Нации лишь то, что им избирательно показали.

Его собеседники кивали, соглашались, но по их глазам Гилберт видел, что они уже подсчитывают собственные выгоды от передела мирового богатства, от ликвидации русского и американского флотов, выталкивающих Королевство из Океана, от доступа на закрытые прежде национальные рынки, вскрытые железной рукой объединенных армий двух миров.

— Я знаю, — просто ответил Гилберт и, легким движением ладони пресекая готовые сорваться с уст брата слова, продолжил. — Мы все это знаем. И премьер, и король. Все. Не так остро и ярко, как ты все описал, но в целом экзерции наших «союзников» известны. Им действительно нужна была наша помощь, они строго выполняют свои обязательства, но они нас обманули. Это факт. Вопрос в том — что мы можем по этому поводу предпринять.

— Надо отказать им в помощи. У них слишком широкий размах действий, резервы на исходе, большой процент техники выбывает из строя по причине износа и мелкого ремонта. У меня нет точных чисел, но это видно и так, ведь я на передовой с первого дня. Нация сворачивает действия на востоке против русских и перебрасывает резервы на запад, чтобы закончить с франками. Это значит, что они могут действовать уже только на одном направлении. И это при том, что мы сражаемся там, где не хватает их сил, удерживаем фланги их ударных групп, наш флот защищает «сеть». [27] Собирательное название морских коммуникаций, связавших точку перехода, Исландию, Британию и используемые армией вторжения порты в Северной Европе. Мы можем…

— Нет, — снова прервал брата Ванситтарт-старший. — Уже не можем. Как ты думаешь, почему их тяжелые бомбардировщики остались в Исландии? Ведь мы готовы были предоставить им удобнейшие площадки со всем обслуживанием в Метрополии. Думаешь, только ради того, чтобы перекрыть океан конфедератам?

— Ч-черт…

— Вот именно. Сложившаяся ситуация обсуждалась долго и очень серьезно. Они обманули нас. Но при этом мы не можем разорвать договор. Во-первых, нас крепко держат за горло «Гортены». Сейчас они с легкостью громят объекты наших противников, но с такой же легкостью могут начать налеты и на Метрополию, которая гораздо уязвимее.

— «Сеть»! — напомнил Джеймс. — Если наш флот перестанет ее защищать от американских и русских субмарин, она продержится недолго. Даже сейчас конвойные битвы обходятся нам недешево, своими силами «нацисты» не справятся. А без топлива, бомб и запчастей эти машины очень быстро станут на прикол.

— А зачем? — неожиданно спросил Гилберт.

На лице младшего отобразилась неописуемая смесь удивления, недоумения, гнева.

— Брат, — теперь старший Ванситтарт был строг, собран и официален. — А зачем нам это теперь? Отказ от сотрудничества приведет к новой войне, на этот раз с Нацией. Да, эту войну мы выиграем, потому что без нашей помощи Держава не выстоит. При всей их силе через «переход» можно протянуть слишком мало войск и кораблей, чтобы сражаться со всем нашим миром. Они проиграют и вернутся обратно. А что будет с нами?

Джеймс молчал.

— Вы подумали, что будет потом, в послевоенном мире? — с безжалостной откровенностью продолжал Гилберт. — Ты и твои друзья-офицеры, которых ты сейчас представляешь?

— Но я… мы… в общем… — пробормотал растерянный Джеймс.

— Ах, Джимми, Джимми, — с грустью произнес Гилберт. — Ведь это же очевидно. Нам отомстят, и отомстят страшно.

— Покаяние…

— Джеймс, замолчи, пока ты не утратил мое уважение окончательно. — В тоне старшего брата прорезался металл и даже легкая нотка брезгливого презрения. — Сделаем вид, что я этого не слышал. Покаяние — это форма унижения, которую придумывают сильные для слабых, чтобы унизить их еще больше, растоптать дух и без помех вывернуть чужие карманы. Ты уже забыл, что русские и американцы сделали с нашими посольствами? Думаешь, теперь, после двух месяцев непрерывных боев, бомбардировок городов, потопленных конвоев, после всех жертв, у них проснется христианское всепрощение?

Никто не будет слушать наших оправданий и покаяний. Для миллионов людей по обе стороны океана будет иметь значение только одно — мы шли с проклятой Нацией рука об руку. «Машины Гезенка», зверства «нацистов» и наших бравых вояк, потерявших голову, — все это теперь сплетено воедино, все это наши общие… «достижения». И никто не будет отделять агнцев от козлищ. Жертвы будут жаждать мести. А для политиков, что главенствуют над этими миллионами, все случившееся будет прекрасным поводом вычеркнуть нас, Королевство, Великую Британию, из истории. На этот раз окончательно. Мы не знаем, что принесет нам победа, но точно знаем, что произойдет, если мы проиграем или повернем оружие против… против них.

Джеймс молчал долго, очень долго, снова спрятав лицо в ладони, ссутулившись. Когда же он взглянул на брата, Гилберта передернуло — в сухих глазах Джеймса плескалось отчаяние, глубокое и безмерное.

— Гил… Неужели нельзя… Неужели ничего нельзя?.. — Младший не закончил. Его губы скорбно поджались, уголки рта опустились, окаймив подбородок глубокими морщинами. Гилберт вновь вздрогнул, на этот раз от укола жалости — таким же был Джимми давным-давно, когда отец собирался привить младшему отпрыску понятие дисциплины специальным тростниковым стеком.

Старший брат склонился к младшему и положил руку ему на плечо, как много лет назад, стараясь передать ему хоть каплю утешения.

— Нет, дружище, ничего нельзя сделать. Мы открыли дорогу Левиафану, но некому убить чудовище из моря. И теперь нам придется пройти этот путь до самого конца, бок о бок с дьяволом. Что бы ни ждало нас в конце.

Если вражеский самолет и был разведчиком, то скверным — враг молотил по площади, без особой системы, вразнобой, по два-три снаряда в залпе. Это было неприятно, но терпимо, насколько вообще может быть терпимым пребывание под огнем тяжелой артиллерии, пусть и некоординированным. «БАММММ!» — и словно гигантский кулак ударял в землю, вздымая вверх комья сырой земли и смерчи грязной опавшей листвы. Рассредоточенный и более-менее окопавшийся батальон пока обходился без «кровавых» потерь.