Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

— Да, — согласился капитан, автоматически взглянув на часы. Час ночи. Полчаса минуло с той минуты, как взвод Гаязова под шквальным огнем пересек улицу, чтобы укрыться в прочной постройке Рюгена. Опытные солдаты почти без команды и координации спешно занимали позиции, готовясь к отражению немедленного штурма.

Которого не последовало.

Как только гвардейцы прекратили огонь, вражеская колонна продолжила движение, игнорируя приют. В ее хвосте двигалось целых три «панцера», но и они не удостоили десант вниманием. По-видимому, батальон и его активность интересовали «панцершпиц» (или что это было) лишь постольку, поскольку отвлекали от основной цели — стремительного продвижения вперед. Помеха исчезла, и бронегруппа пошла дальше, бросив догорающий грузовик и нескольких покойников.

Решив первоочередные вопросы — организацию дозоров и распределение секторов обороны, — Таланов собрал блиц-совещание в бывшем аптечном складе, квадратной комнате с шеренгой пустых стоек-витрин, сдвинутых к стенам. Несколько ящиков, поставленных один на другой, образовали импровизированный стол, за которым на тех же ящиках расположились командиры гвардейцев и обитатели приюта. В соседней комнате потрескивала рация, и связист монотонно повторял на трех языках позывные. В зале через коридор лязгал инструментами и вполголоса ругался батальонный хирург.

— А почему сидим здесь? И отчего не притащить нормальную мебель? — поинтересовался вдруг Басалаев.

На него посмотрели с удивлением и даже с толикой опаски — не тронулся ли майор умом от всего происшедшего.

— Здесь самое безопасное место, — вежливо просветил Терентьев. Он сидел как ни в чем не бывало, впрочем, и пленять его уже никто не собирался. — Почти сердцевина здания, капитальная постройка.

— Хотя бы стулья принесли, — по-прежнему неодобрительно сказал Басалаев.

— Да вот как-то само собой сложилось. Нам тут сидеть особенно не приходилось…

Старика с тонзурой звали отцом Сильвестром, его официальной должности Таланов так и не понял, но уяснил, что священник был кем-то вроде управляющего приютом и больницей, решая организационные вопросы, не касающиеся медицины. Толстяк, похожий на грустного сенбернара, именовался Губертом Цахесом и тоже относился к работникам приюта, что-то по хозяйственной части. Здоровенный мужик с дробовиком называл себя Францем, он был сторожем. Помимо них и Терентьева в приюте имени Рюгена укрылись еще три женщины, по-видимому воспитательницы, а может, монахини, Виктор не разбирался в нюансах культа и не видел нужды забивать голову бесполезным знанием.

И еще пятнадцать детей — последние воспитанники и пациенты приюта.

История минувших недель в изложении Терентьева была короткой и, к сожалению, достаточно обыденной для новых, волчьих времен.

Десятилетия спокойной, размеренной жизни сыграли с Барнумбургом злую шутку. Отлаженный механизм самоуправления и бесперебойной работы городских служб ощутимо засбоил при первых же признаках надвигающегося катаклизма. До тех пор, пока сражения шли где-то далеко, все еще более-менее действовало, но когда война стала ощутимой реальностью, выйдя за пределы газет и новостника, очень многие вспомнили, что самоуправляющийся город по сути совершенно беззащитен, а у соседей хватает своих проблем. Повальное бегство жителей в считаные дни захлестнуло Барнумбург, стремительно захватив не только рядовых граждан, но и полицейских, а вместе с ними и все остальные городские службы. В других европейских городах военная администрация хотя бы старалась взять ситуацию под контроль и обуздать панику, но у вольного города не было вооруженных сил.

Хуже всего и страшнее всего было то, что рухнувшие устои общества открыли дорогу самым низким, самым отвратительным сторонам человеческой натуры, доселе сдерживаемым общественным порядком, привычками и твердой рукой закона. Добропорядочные барнумбуржцы на глазах превращались в клошаров, словно сошедших со страниц старинных книг о преступности времен Видока. Таких было немного, ничтожная часть общей численности городского населения, но теперь Барнумбург принадлежал им.

Пока город погружался в бездну безвластия и анархии, отец Сильвестр с немногочисленными коллегами пытался организовать эвакуацию детей, им помогали Цахес и Терентьев. Губерт жалел детей, к которым успел привыкнуть. Кроме того, старому и одинокому подводнику было просто некуда больше пойти. Терентьев о своих мотивах не распространялся.

Днем немногочисленные оставшиеся работники приюта искали транспорт и тех, кто был готов вывезти питомцев Рюгена в безопасное место, во Францию или на юг Германии. Таковых было немного, и еще меньше оказывалось тех, кому можно было безбоязненно доверить беспомощных пассажиров. Ночами рюгенцы запирались и отбивали набеги мародеров и просто безумцев. Попытки разграбить приют предпринимались с удручающим однообразием и регулярностью, больше всего бандитов интересовал спирт (ведь в любой больнице его просто цистерны, это каждый знает), но и извращенцев хватало.

Три дня назад Терентьеву удалось организовать прилет гироплана пожарной службы, который должен был вывезти оставшихся. Аппарат сел прямо на площади, у самого входа, и казалось, длинная и мучительная эпопея наконец-то завершилась…

… — Они никого не взяли… — пояснял отец Сильвестр, подслеповато щурясь. Его руки ощутимо дрожали, он часто и суетливо складывал их перед собой, переставлял с место на место разные мелкие предметы. Складывалось впечатление, что появление кого-то сильного, способного взять на себя хотя бы часть проблем, окончательно лишило старика силы воли, на которой он единственно и держался последние недели. — Ну, то есть они принимали на борт… Но не так, как мы думали… Не просто так…

— Золото и драгоценности, — лаконично сообщил Терентьев, в отличие от священника он был собран и жесток. — Никаких денег, только ценности. У нас с экипажем вышла небольшая размолвка на эту тему.

Терентьев снова усмехнулся уже знакомой недоброй усмешкой.

— Остановить не сумели? — уточнил Басалаев.

— У нас было только два ружья, а там четыре рыла с карабинами, — пояснил Иван. — Я… Мы положили двоих, а потом еще пришлось порешать с теми, кто обозлился на нас за то, что геликоптер сбежал пустой.

— Идиоты, — подытожил Басалаев. — Надо было с самого начала хватать всех и бежать.

— Знали бы, где упадем, соломки бы подстелили, товарищ майор, — буркнул в ответ Терентьев. — Глядя из сегодня — да, надо было. Но кто же знал, что в Барнуме все посыплется в считаные дни? А потом было уже поздно. Вы не видели, что здесь творилось… Мы не могли так рисковать.