Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

-- Это невозможно, -- ответил Инти, -- твой отец мёртв.

-- Мёртв?! Вы убили его?

-- Нет, убивать преступника до суда для нас смысла нет. Он сам предпочёл покончить с собой, чтобы избежать ареста.

-- Даже не знаю, стоит ли горевать мне из-за этого. Да, он мой отец, он вскормил и воспитал меня, но он же и погубил меня, спутавшись с врагами родины, и из-за этого я оказался брошен в дальней комнате без пищи и воды. Из-за него меня провели по городу под конвоем, да ещё в мокрых штанах! Хорошо, что когда всё кончится, меня отправят далеко отсюда, я люблю свой город, но мне невыносимо стыдно смотреть теперь в глаза его жителям! -- бывший юпанаки закрыл лицо руками и заплакал.

Инти с сожалением подумал, что если этот юноша был серьёзно вовлечён в заговор, то золотыми рудниками дело может не ограничиться. Лично ему отнимать жизнь у этого пусть слабого и запутавшегося, но вроде бы неплохого человека ему совсем не хотелось, но судил потом преступников не он. Юноша чем-то напомнил ему младшего сына. Кто знает, может быть, когда-нибудь точно также будут допрашивать и пропавшего Ветерка, если он только жив.

Вслух он сказал воинам:

-- Ладно, оставьте нас наедине. Как видите, этот несчастный угрозы не представляет, во всяком случае для меня.

-- Может, прислать секретаря для записи допроса? -- спросил предводитель воинов.

-- Не нужно, буду вести протокол сам.

Когда дверь за воинами затворилась, Инти сказал, обращаясь к арестованному:

-- Садись напротив, у меня есть чай с лепёшками, и рассказывай, как докатился до жизни такой.

Приготовив перо и тетрадь, и предложив юноше чай и лепёшки, Инти добавил:

-- Конечно, переодеть мне тебя не во что, потому что всё имущество наместника арестовано.

-- Ничего, потерплю, -- ответил юноша, откусывая лепёшку, -- В конце концов, я заслужил этот позор.

-- Это хорошо, что ты осознаёшь свою вину, значит, сейчас расскажешь всё откровенно.

-- Расскажу. Пока я сидел связанным, я пересмотрел свою прошедшую жизнь и понял, что сам во многом виноват. Я хотел быть честным человеком, никому не желал зла, и если бы мой отец был простого рода, я бы прожил скромную и честную жизнь, а так... так я навеки опозорен из-за собственной слабости. Я попал в паутину, потому что вовремя не сделал того, что должен был... Пожалуй, первая моя ошибка была сделана мной во время моей учёбы в Куско.

-- Так, погоди, а почему ты отправился учиться в Куско, хотя мог бы и здесь?

-- Так отец решил. Счёл, что я там могу полезными знакомствами обзавестись, а тут он со своими талантами только уже за сорок достиг должности юпанаки, и всё потому, что нужных знакомств не имел. Ему было очень важно, чтобы я карьеру сделал лучше, чем он.

-- Так, понятно.

-- В Куско я встретил Морскую Пену и воспылал к ней страстью. Теперь я понял, что она специально окрутила меня, когда мой отец стал наместником Тумбеса, а значит, я и сам со временем могу стать наместником, и моя жена будет жить в роскоши, но тогда я думал, что она любит меня, ну хоть чуть-чуть... Так я женился на ней и после окончания учёбы приехал в Тумбес. Меня он собирался сделать своим замом, и чтобы сохранить это место для меня, полгода обходился без помощника.

-- Говоришь, полгода... а что стало с прежним замом?

-- Насколько я знаю, попался на воровстве. До того как меня связали, я в этом не сомневался, но теперь не знаю...

-- Ладно, это мы потом проверим. Рассказывай дальше.

-- Вскоре после моего приезда отец вызвал меня на откровенный разговор. Я заметил, что он очень изменился, став наместником, в нём появилась какая-то важность, даже надменность и непонятная мне осторожность. Начал он издалека, стал расспрашивать о моём студенческом прошлом в Куско, интересуясь больше тем, как большинство моих сотоварищей по учёбе настроены к Первому Инке. Я сказал правду, ответив, что хотя среди них почти нет таких горячих поклонников Асеро, какие встречаются среди простого народа, но и горячих противников нет, во всяком случае, я таких не знал. Большинство просто не интересовалось политикой, не считая, что что-либо вдруг может всерьёз измениться. Добавил я также, что простой народ обожает Асеро. Тогда мой отец спросил меня: "А как бы простой народ отреагировал, если бы Асеро вдруг случайно подавился косточкой за завтраком?" Я ответил: "Наш народ, без сомнения, оплакивал бы своего любимого правителя, но против смерти нет лекарств". "Вот именно", -- ответил он, -- "Кто бы ни умер, народ поплачет, но затем смирится и забудет, а потом также будет обожать нового". Тут я понял, на что он намекает, и испуганно спросил напрямую: "Неужели ты хочешь его убить, отец?" "Даже если бы и хотел, я не могу сделать этого. Я просто рассматриваю возможный вариант... Но что тебе судьба Асеро, ведь ты не очень-то его любишь?" "Мне отвратительна мысль об убийстве" "Для тебя, значит, отвратительна? А для Асеро -- нет. Ведь это он приказал убить Горного Льва" "Пусть даже это так, я не хочу лезть в эти дела. Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом" "Значит, тебя не волнует, что власть над нами принадлежит убийце? Ну хорошо, сын. Скажи, ты любишь родной город?" "Конечно, отец" "А хотел бы ты увидеть его в руинах?" "Разумеется, нет". "Я тоже, сынок. И тем не менее, это может случиться, если дело дойдёт до войны с христианами. А оно дойдёт, потому что упрямец Асеро не желает идти с ними даже на малейший компромисс. Он-то в любом случае уже просто отсидится в Куско. Ему плевать, что в результате его упрямства наш город будет разрушен, и все наши труды погибнут! Асеро -- вояка, где уж ему ценить мирный труд. Поэтому я хотел бы, чтобы его сменил другой правитель, более гибкий и прагматичный, способный пойти на компромисс с христианами. Ну хотят они, чтобы мы крестились и платили дань Папе -- нужно пойти на это, ведь это куда лучше, чем гибель". "Но отец, такие речи пахнут изменой!" "Да, подпевалы Асеро назовут это изменой, однако у меня есть свой разум. Все эти "ляжем костьми", "погибнем в бою", "враг получит лишь пыль нашей земли, обагрённую кровью" подходят больше для мальчиков, а не для серьёзных мужчин. Если мне скажут: выбирай -- или ты останешься жив, но будешь служить испанцам, или будешь казнён после страшных пыток, я выберу первое, так как меня вовсе не приводит в восторг мысль о выдернутых костях и размозжённых суставах" "Я думал, что у меня отец -- мужчина, а не слизняк!" "Да, легко строить из себя мужчину, когда тебе ничто не грозит! А вот когда раскалённые щипцы палача сожмут твою плоть, и тебя пронзит сводящая с ума боль, вот тут бы я на тебя посмотрел!" Затем он отвёл взгляд куда-то в сторону, и стал говорить, как будто вспоминая что-то: "Да, боль, сводящая с ума. А страшнее этой боли мысль, что твоя жизнь кончена, что всё... ласки женщин, изысканные яства и напитки, дорогие наряды... всё это в прошлом, этого больше не будет, а впереди только боль и смерть"