Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

-- Так, сестра, почему ты здесь, а не там, где тебе положено быть?

-- Что же мне, целыми днями взаперти сидеть?! -- сказала женщина, пытаясь освободить рук. Но сопротивлялась она не в полную силу, было видно, что Инти она узнала, и его упрёки для неё не неожиданны.

-- А твой супруг знает, где ты пропадаешь?

-- Знает. Он мне разрешает.

-- Плохо. Очень плохо.

Собеседница женщины, видимо, не желая встревать в семейную ссору, уже испарилась. Больше рядом никого не было. Инти заговорил довольно настойчивым шёпотом:

-- Послушай, Луна, ты же знаешь, что так нельзя. Что если ты будешь выходить в город без охраны, пускай и переодетой, то ты всё равно подвергаешься опасности. Наши враги тебя могут обманом заманить куда-нибудь, захватить в плен, а потом предъявить нам с Асеро ультиматум, сказав, что жизнь и честь супруги правителя Тавантисуйю находится в их грязных руках. Ты понимаешь, в какое положение нас это поставит?

-- Я в дома не захожу. И вообще от дворца почти не отхожу.

-- Ну а если тебя заманят? Если вот такая кумушка попросит под самым невинным предлогом зайти к ней в дом, посмотреть там на что-нибудь? А там тебя уже поджидают с верёвками наготове?

-- Меня не обманешь, я не девочка.

-- Но ведёшь себя не умнее. Ты рискуешь не только собственной жизнью и честью, не только дочерью в подвязке, но и судьбой всего государства. Судьба всей страны зависит от твоей жизни. Поэтому нельзя тебе ходить по городу одной!

-- А от твоей жизни судьба страны не зависит? Но всё равно сам при этом ходишь по городу один и без охраны. Не считать же за охрану женщину в чёрном платье.

-- А не просто гуляю, а делом занят. А эта женщина, если хочешь знать, вовсе не женщина, а белый человек.

При этих словах женщина изменилась в лице.

-- Что?! -- вскрикнула она.

-- Можешь подойти поближе и убедиться.

-- Теперь я вижу, что ты прав, брат. Мне и в самом деле нужно поберечься. Я обещаю тебе, что больше из дому выходить не буду.

Женщина быстро освободила руку, и побежала по направлению к стене, открыла незаметную снаружи дверь и исчезла.

Инти вздохнул:

-- Надеюсь, что теперь хотя бы на некоторое время она больше не будет. К сожалению, моя бедовая сестрица не понимает, что не ты, а кое-кто другой для неё опасен. Но трудно заподозрить врага в том, кто кажется своим.

-- Неужели я увидел супругу самого Первого Инки?

-- Считай, что тебе повезло. Очень мало кто знает её в лицо. Оттого она и взяла привычку бродить по городу в платье служанки. Асеро ей разрешает, ему жалко её держать взаперти, да хочется знать, о чём народ в городе говорит, но мне кажется, что риск слишком велик.

-- Неужели он не боится, что супруга ему изменит?

-- Добровольно Луна не сделает никогда. Она, несмотря на свой проказливый нрав, добродетельна.

-- Но ведь если её можно принять за простую служанку, то ведь её могут и принудить...

-- У нас не принято брать женщин силой, сколь бы низкое положение они не занимали. Нет, опасность грозила бы ей только если бы её разоблачили. Наши женщины обычно ходят по улицам одни и свободно, но если уж ты стала супругой Первого Инки, то нужно быть осторожнее.

Томас ничего не ответил, в очередной раз подивившись нравам, царящим в этой земле.

Томас посетил усыпальницу правителей Тавантисуйю, и поклонился им. Об этом он не писал в своём трактате открыто, так как на его родине это сочли бы "язычеством", но Томас сам по себе не видел в этом ничего дурного -- ведь и христиане поклоняются правителям, как живым, так и мёртвым, а те, кто создал такое чудо как Тавантисуйю, несомненно достойны уважения.

Единственный раз, когда монашество Томаса вызвало проблемы, было посещение театра. Инти без всякой задней мысли сказал Томасу:

-- Сейчас отдохни пару часиков, а вечером мы с тобой пойдём в Ккенке на театральное представление.

-- В театр? Но мне нельзя этого делать, я же монах!

-- Но ведь у вас, христиан, тоже есть театры.

-- Есть, но монахам не положено... это ведь развлечение, имеющее корни в язычестве.

-- Плохо, что у вас в искусстве видят лишь развлечение. Мы же считаем театр одним из важных средств воспитания и обучения. Пьесу "Позорный мир" у нас обязательно смотрит каждый школьник. И не бойся, там нет ничего непристойного. Что до язычества, то ведь поклонение статуям наших правителей, заменяющим мумии, тебе не кажется дурным, а богов в пьесе нет.

-- Даже не знаю как быть.

-- Но ведь ты же хочешь понять нас? А без этой пьесы -- не поймёшь.

Вздохнув, Томас согласился.

Театр очаровал Томаса. Как он жалел теперь, что может просмотреть только одну пьесу, а не весь цикл, посвящённый жизни Манко Юпанки. В Испании он привык, что Манко это такой кровожадный тиран, да и изображали его пусть не старцем, но человеком на склоне лет, как-то нелепо и странно было думать, что у него были детство и юность. Но в пьесе он был ещё юношей, неожиданно для самого себя попавшим в водоворот событий и сам по ходу делу вынужденный учиться быть хитрее коварного врага. Он вынужден выбирать из нескольких зол, вынужден ошибаться, и проклинать свои ошибки. Вдруг Томас осознал, что зрелый Манко, одобривший эту пьесу, на самом деле хотел, чтобы его не считали непогрешимым . Потому что ему нужно было не подчёркивание своего превосходства над остальными людьми, а наоборот, ему как раз было важно показать, что он не сразу родился мудрым и великим, наоборот, постепенно шёл к этому, не всегда даже надеясь стать достойным своих предков. Он хотел, чтобы его преемники это понимали, точнее, он мог счесть достойным стать своим преемником лишь того, ктоэто понимал.

-- Скажи мне, а Асеро похож на своего деда? -- спросил Томас у Инти после того как спектакль окончился.

-- Старики, которые ещё помнят Манко, говорят, что очень похож даже внешне. Хотя они не встречались и не могли встретиться, так как Асеро родился уже в правление Горного Потока. Но иные говорят, что душа Манко вернулась на землю в своём внуке.

-- У вас верят в возможность такого?

-- Обычно нет. Но некоторые считают это возможным.

-- А что думаешь ты?

-- Я не амаута и привык думать о более приземлённых вещах. О том, каков Асеро, ты сможешь сам составить мнение завтра, ибо завтра тебя примут со всеми церемониями во дворце.

От неожиданности Томас не нашёлся, что ответить.

Несмотря на всё, что он уже узнал, брат Томас перед встречей с Первый Инкой невольно трепетал. Будучи человеком довольно застенчивым во всём, что напрямую не касалось его убеждений, он боялся навлечь на себя гнев владыки, допустив какую-нибудь пустяковую неловкость. Больше всего его смущало то, что с Первым Инкой придётся обедать, а в Тавантисуйю для него всегда было затруднительно выбирать такие блюда, чтобы не нарушать монашеских обетов, ведь здесь почти во всё добавляли мясо или рыбу. Временами он ловил себя на грешной мысли: а не плюнуть ли на это окончательно, и не есть ли без разбору то же, что и все? В конце концов, разве этоопределяет близость к Богу? Но нет.... Конечно, не соблюдая посты, о которых они не имеют никакого понятия, тавантисуйцы не грешат, но он в своё время связал себя обетом, а значит, всё-таки будет виноват перед Богом, если нарушит его, хотя ему порой было жалко огорчать кухарок, старавшихся накормить гостя всем самым лучшим. Ну а если теперь, пренебрегая дорогой кухней, он оскорбит Первого Инку? Он бы, может, и объяснил бы ему причины своего отказа, но легко ли это будет сделать в публичной обстановке?