Константин Калбазов - Бульдог. В начале пути

Сам Петр не хотел обращаться к гвардейцам. С одной стороны, он молод и может не найти нужных слов, имея риск поддаться бушевавшим в нем эмоциям. С другой – куда правильнее, когда объяснят все приближенные, а не сам император, которого, по сути, касался этот заговор.

Еще один положительный момент этой беседы состоял в том, что Измайлов и Глотов изъявили желание написать своим товарищам, которым можно было всецело довериться в предстоящих событиях. Эдакие рекомендательные письма. Ушаков решил не отказываться от дополнительной страховки. Четыре роты преображенцев и семеновцев, готовых действовать решительно, без промедлений и сомнений, дорогого стоят.

Снегопад закончился. Мороза практически нет. Безветрие. Деревья, лишенные листьев, в пушистом белом убранстве стоят не шелохнутся. Вот так взглянешь – и душа замирает. Красота неописуемая и всепоглощающая. Вспорхнет с ветвей какая птица, и тут же дерево окутывается белой взвесью осыпавшегося снега. Со стороны на такое смотреть – залюбуешься. А вот оказаться под этим самым деревом…

Двое солдат затрясли головами, что псы, отряхивающиеся после купания. Потом переломились в поясе, стараясь избавиться от холодного снега, попавшего за шиворот и тут же начавшего таять, растекаясь холодными струйками по спине. Пусть нательные рубахи уже успели взмокнуть от пота, так как передвигаться по глубокому снегу та еще морока, эта свежая струя приносит особые ощущения, которые ну никак не назовешь приятными.

Петр стрельнул в них строгим взглядом. Как бы не шумнули сдуру-то. Но гвардейцам не впервой пребывать на охоте, а потому дело свое знают. Бранятся, конечно, не без того, но делают это лишь одними губами, да жестами красноречивыми провожают вспорхнувшую сойку. Хотя, с другой стороны, вряд ли у них получится вспугнуть дичь. Она сегодня особенная.

Прошло уж двое суток, как они остановились в Иванове. Если в первый день забот хватало с избытком, то на второй Петр явно заскучал. Нет, отправляясь в путешествие, он взял с собой учебники, ибо необходимость образования давно уже осознал. Также в коробе с книгами и иными учебными принадлежностями лежали списки, составленные преподавателями, где было указано, в какой последовательности должно проходить самостоятельное обучение. Брать с собой учителей юноша не стал. Возись потом с ними.

Но настроения засесть за учебу не было никакого. А откуда ему взяться, если из дальнего сарая порой доносятся крики Ивана Долгорукова? Ведь не сторонний человек. Пока добирались до села, подспудно в голове сидела мысль о нереальности происходящего, что все еще образуется. И только вот эти крики допрашиваемого с пристрастием возвестили Петру – все это реальность и он окончательно потерял того, кого искренне считал другом.

Вечером ему принесли радостную весть. Ну как радостную. Оказывается, в окрестностях есть медвежья берлога. Этот ворюга уже застращал всех сельчан. То посевы потравит, то на пасеку заберется, то огородам достанется. Собаки разок было накинулись на него, но матерый зараза так дал им на орехи, что теперь, лишь почуяв его дух, поджимают хвосты и тихонечко скулят. Гоняли этого охальника и дрекольем, и горящими головнями, да все без толку. Раз за разом возвращается и продолжает чинить обиды.

Уж и берлогу его выследили, в которой он не первый год обретается, а трогать его не моги. Подпалили слегка морду, прогнали, и будет с вас. Барин местный падкий до охоты, в особенности на медведей. И не абы как, а чтобы один на один. Сам здоровый, что тот медведь. Уж несколько шкур на стенах в усадьбе висят, да из одного дивное чучело сделано. Прямо как живой, если не зная взглянешь, так и обомлеешь.

Однако этого мишку не трогает. Ему, вишь ли, неинтересно с недомерком связываться. Вот пусть взойдет в полную силу, отожрется на крестьянских пажитях, вот тогда он со всем уважением и удовольствием. А им-то, горемычным, что делать. В этом году паршивец до того обнаглел, что двух телят задрал и утащил. Ну чистый аспид.

И тут такое везение. Сам государь припожаловал. Уж ему-то местный барин не указ. Вот и поклонились капитану Глотову, мол, поспособствуй. Оно и потеха царю-батюшке, и заступничество за рабов его, сирых и убогих. А в качестве приза добыча в виде великолепной шкуры и свежая медвежатинка. Опять же в нем того мяса столько, что всех воев накормить хватит.

Петр воспринял известие с энтузиазмом. Отличная возможность избежать этих воплей, тянущих из него жилы, и развлечение достойное. Вот теперь в сопровождении двух плутонгов [2] Плутонг – в петровской армии взвод. пробирается к берлоге, путь к которой указывает один из крестьян.

Дошли наконец. Крестьяне-то сказывали, что берлога недалече, но, по всему выходит, не меньше пяти верст протопали. Да по глубокому снегу, да среди деревьев с подлеском богатым и завалами из сушняка. Словом, буреломы сплошные и непролазные. Близ села-то весь сушняк растащили для печей, а вот подалее начинается самое настоящее веселье.

Вот он, сугроб над берлогой. Незнающий человек эдак со стороны взглянет и ничего не поймет. Но опытный заметит и легкий парок над снегом, и дыру в два кулака взрослого мужа, с уже образовавшимся настом. Вот это и есть берлога медвежья, в которой он зиму коротает, посасывая свою лапу.

Охотники переглянулись. Петр с собой взял только четверых. Остальные не столько для охоты, сколько для охраны. Разбрелись окрест да блюдут, чтобы никто не умыслил чего против юного императора. Да и интереса никакого, коли полсотни стволов уставится на одного мишку. Эдак перестараются, оберегая его персону, и пальнут чуть не разом, а тогда и шкуру издырявят, что сито, и удовольствия лишат.

Два дюжих гвардейца с пониманием кивнули Петру. Поудобнее ухватили толстую жердь из загодя срубленного молодого деревца, сунули заостренный конец прямо в дыру на снегу. Жердь ушла на добрую сажень [3] Сажень – старая русская мера длины. В XVIII в. казенная сажень равнялась 2,13 м. , низко стелясь над снежным покрывалом. Поначалу-то шла легко, но потом стало немного труднее, отверстие для дыхания, оно ведь не прямое, как жердь. Вот и приходится пробивать пробку из мха и сухой травы, которой медведь заделывает вход в свое жилище. Сама берлога расположена не глубоко, не более аршина [4] Аршин – старая русская мера длины, равная 0,71 м. от поверхности, а вот вход как раз в ту сажень длиной и есть, потому и жердь входит под таким малым углом.

Наконец жердь прошла лаз и добралась до самого мишки. Парни это сразу определили. Пробка пробивалась не без труда, но все же она не живая, а тут явно плоть почувствовалась, она и мягкая и упругая, опять же зверь зашевелился, потревоженный незваными гостями.