Джеффри Барлоу - Спящий во тьме

– Это был Хэм Пикеринг, – твердо повторила мисс Джекс. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь: это он. Усы, золотой зуб, поблескивающий в лунном свете… я все разглядела. Его ни с кем не перепутаешь. Да и как насчет вашего друга, мистера Райма? Вы разве забыли про дыни и зеленые овощи?

Маленькая группа смущенно примолкла: собеседники размышляли об альтернативах этого вроде бы неопровержимого довода. Мисс Джекс была права: поверить в рассказ Джона Райма означало признать и то, что по улицам Солтхеда разгуливает труп Хэма Пикеринга.

Внезапно в комнате повеяло холодом. Профессор встал с кресла, подошел к окну, открыл одну из створок и выглянул в ночь.

Старинный городок вновь окутала зловещая хмарь. Совсем рядом в белесом мареве тускло мерцали два-три огонька, а дальше город тонул во тьме. В ночном воздухе слабо тянуло дымом: это в бесчисленных невидимых каминах пылали дрова. Внизу, на улице, эхом разносились шаги случайного прохожего и цокот лошадиных копыт. Туман выдался на диво густой, даже для доброго старого Солтхеда, – на стекле и на раме оседали тяжелые капли влаги.

Что-то холоднее тумана вдруг пронеслось между землей и слабо мерцающим пятнышком, обозначавшим луну.

Профессор поплотнее закутался в сюртук цвета тутовых ягод и, озабоченно хмурясь, захлопнул створку. Вернувшись к теплому креслу, он посидел немного, вытянув ноги к огню и засунув руки в карманы, позволяя мыслям блуждать где им вздумается. На лице его отразилась глубокая сосредоточенность, словно он пытался уловить нечто неизменно балансирующее за гранью видимости.

В конце концов молчание нарушил доктор Дэмп. – Ну-с, что до меня, так я всецело с вами согласен, мисс Джекс, – проговорил он, стряхивая пылинку-другую пепла с вишневого жилета. Полагаю, ваш мистер Пикеринг – тот же самый призрак, с которым столкнулся парень из «Синего пеликана», этот ваш Тайтус, продавец кошачьего корма. Кстати, – добавил доктор, посылая к потолку изящное колечко дыма, – по-прежнему взять не могу в толк, на что уважающему себя коту-мышелову сдался продавец корма. Будьте так добры, разъясните – как поживает мистер Джем, вынужденный временно обходиться без его услуг?

– А кто таков мистер Джем? – удивилась мисс Джекс. При упоминании своего ненаглядного спутника жизни из семейства кошачьих лицо профессора просияло радостью.

– Мистер Джем – он и есть мистер Джем, весьма независимая персона, скажу я вам, так что поживает он просто превосходно и бедствовать никогда не будет, благодарю вас.

Наш добросовестный филантроп, мистер Иосия Таск, популяризируя в массах им же изобретенную игру в «финты», измыслил систему ведения счета (доставлявшую ему немало радости!), в соответствии с которой и присуждал себе определенное число очков за определенные достижения. Так, например, буде ему посчастливится опрокинуть под проезжающую карету какого-нибудь очкастого старика, глухого и обремененного костылем, он присуждал себе столько-то и столько-то. Если же намеченная жертва, напротив, отличалась крепостью и проворством и на здоровье не жаловалась, вполне естественно, что в воображаемую таблицу очков заносилась цифра значительно меньшая. Самое большое количество очков мистеру Таску приносили дети: эти мелкие создания раздражали его до крайности. Он просто-таки ликовал всякий раз, как жертвой его коварной ноги оказывался какой-нибудь ничего не подозревающий малец; вот тогда к счету приписывалась целая вереница очков – ни дать ни взять ученики, вприпрыжку выбежавшие на школьный двор!

Итак, мистер Таск не спеша прогуливается по Хай-стрит…

Замечен никчемный бродяга; завязывается поединок; побежденный оттеснен в канаву. («Четыре очка!»)

Официант с подносом выбегает из ближайшего трактира, спеша доставить заказанный ужин в соседний дом; обманчивое движение ног хитрого скареда – и вот жертва уже летит под колеса фаэтона. («Семь очков!»)

Ненаблюдательный юнец, возможно, дерзнувший состроить Иосии гримасу, опрокинут неуловимым разворотом Тасковой лодыжки и катапультирован головой вперед точнехонько в кадку с дождевой водой. («Одиннадцать с половиной!»)

И всякий раз по завершении подобных экзерсисов лицо Иосии озарялось сдержанной зловещей улыбкой, свидетельствующей о том, что мистер Таск вполне удовлетворен конечным результатом.

Думается мне, что единственное исключение – по доброте душевной – азартный игрок мистер Таск сделал для молодой матери с орущим чертененком на руках, за юбку которой цеплялась целая орава непослушных сопляков. И в самом деле, этой ли горемычной душе бояться Иосию? Надо думать, сердце его смягчилось при виде той, кого сама природа, по мнению Иосии, и без того утопила в кадке жизни, – и разве это не делает чести мистеру Таску?

Так что не дивитесь сдержанной зловещей улыбочке, играющей на губах сего добросовестного мужа. Не дивитесь неизменному преуспеванию этого процветающего вида, «Таск ненасытный», ибо таковы законы мира. Не дивитесь – и не страшитесь. Там, где есть подлежащие опротестованию векселя, «Таск и К» тут как тут. Там, где можно облапошить доверчивого клиента или поприжать арендатора, «Таск и К» тут как тут. Там, где можно нажиться за счет слабых и недужных, «Таск и К» всегда тут как тут.

Этим унылым утром, когда дует холодный ветер, жестокий и пронизывающий, когда темные тучи налетают с небес точно гарпии, возмутительно собою довольный Иосия шагает самоуверенной, надменной походкой вниз по Хай-стрит к центру города. Как всегда, отгородившись от мира при помощи самого что ни на есть надменно-алого бархатного жилета, роскошных лакированных штиблет, черного шелкового цилиндра и великолепного черного дорожного пальто, скряга по обыкновению своему стремительно двигается по оживленной главной улице. Сегодня – неподходящий день для «финтов»; пронзительные ястребиные глаза, вместо того чтобы высматривать подходящую жертву, не отрываются от дороги. Однако зловещая улыбочка по-прежнему играет на его губах – верный признак того, что мистер Таск с жадным удовольствием предвкушает утреннюю деловую операцию.

Вниз по улице, затем на Грейт-Вуд-стрит, мимо Милк-лейн, через квартал, находящийся в стадии перестройки, вверх по темному тупику и вдоль по грязному переулку шагает мистер Таск. Повсюду вокруг совершаются утренние ритуалы, столь обычные для городских низов. Вон две дебелые прачки, Джанет Сторк и Сара Слопер, выходят из дверей, нагруженные узлами с бельем. А напротив, через улицу, молодой мистер Легги, доверенный клерк, щекочет проржавевший замок офисной двери не менее проржавевшим ключом, надеясь благополучно оказаться внутри до прибытия своего нанимателя. Вон две торговки яблоками возятся с плетеными корзинами, а вон мистер Свитинг, кондитер, выставляет для завтрака свежее масло, кусковой сахар и чашки с утренним кофе. А вон и бакалейщик, мистер Бакл, опускает ставни. Мимо них всех скользит хищный скряга; его видят все, он же – никого.