В. Бирюк - Фанфики

Молитв у меня… целая книга. В моём исполнении можно и не читать: поднятый на вытянутые руки Псалтырь со всех сил опустился на это… козлобородое.

Бздынь случился знатный. Но — не убойный. Всё-таки отработанного навыка бить человека молитвой по голове — у меня нет.

Вот марксистско-ленинской философией — всегда пожалуйста: мы на ящике токайского так натренировались пробки из бутылок учебником выбивать — никаких проблем. А Псалтырью или, там, Евангелием… Надо учиться.

Ещё один навык, отсутствующий у типового попаданца — местной литературой не владеем. В смысле ударно-забивательном.

Новоявленный «Вий» взвыл, будто он, вправду, как писал Гоголь: «у малороссиян начальник гномов», и его послали искать сланцевый газ в Донбассе. Упав на четвереньки, он кинулся вперёд, вопя и вереща. И, очень закономерно и вполне не метафизически, наступил на лежавшую на земле «дону Анну».

Она проснулась и тоже заорала. Впрочем, в последовательности её действий я не уверен.

Вопящий и возящийся в темноте перед саркофагом комок тел и конечностей на мгновение распался, что-то серое неестественно быстро метнулось ко мне на уровне колен.

Люблю, знаете ли, бадминтон. Так это снизу ракеткой… бздынь. Подача прошла. Тень оказалась вполне материальной, судя по звуку столкновения с Псалтырём. От удара она, подобно волану, изменила траекторию движения и полетела, точнее — очень быстренько побежала, к каменному ящику саркофага.

Давненько я не брал в руки ракеток… Через сетку не перебросил — раздался характерный звук столкновения лба и камня. Который перешёл в скрежет сдвигаемой каменной плиты.

Неудивительно — я уже рассказывал про закон сохранения импульса. Масса у этого «волана» — существенная. А по скорости полёта такой спортивный снаряд ненамного отстаёт от хоккейной шайбы.

От произошедшей возни обе остававшиеся гореть свечки погасли. Темно. Темно, как у негра в… в подземелье. Какой-то шорох, скрип… Скрип-скрип… И грохот падающих, сталкивающихся, рушащихся камней! И совершенно дикий, истошный женский визг. Внезапно оборванный на полу-ноте спустя некоторое время уже после окончания каменного грохота.

Звенящая тишина в… в негритянской темноте.

Да, факеншит уелбантуренный, понимаю Хому.

Так это передо мной ещё никакая нечисть не «ударила зубами в зубы»! И гроб левитацией не занимался. Крепкий мужик был — поседел только со второго раза. Мне это вообще не грозит: лысый я.

«Не знаю, как ты вляпался в это дерьмо, но если дальше ты пойдёшь…». Спасибо Беллману — напомнил: надо ж выбираться!

В подземелье ещё что-то негромко шуршало и сыпалось. Пахло гарью от погасших свечей и цементом. Свечи — понятно. Но цемент? Хотя, может, просто известняк? И — ни звука, ни вздоха. Они все умерли?

Я опустился на четвереньки и отправился на поиски.

Очень не хотелось оставлять Псалтырь. Такая могучая штука оказалась. Без неё — как голый. Пришлось положить. И от этой святой книги, влево, по кругу, держась за стенку рукой…

Под руку попалась какая-то ткань. Это у нас что? — Покрывало, подстилка, часть одежды, драпировка…? Под тканью обнаружилось нечто живое.

Длинное. О! Голое! Гладкое… Нога?

Может, Вий?

Не, если Гоголь не врёт, то:

«Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки».

Землю какую-то, точнее — каменную крошку — чувствую. Цвет… всё чёрное. А вот «жилистые»… не наблюдается.

Гендерную характеристику Вия Гоголь определяет через грамматические формы русского языка:

«Подымите мне веки: не вижу! — сказал подземным голосом Вий».

Раз «сказал» — должен быть мужик. Проверяем. «Всё выше и выше…». Да что ж я так трясусь-то?! Или, правда, ожидаю встретить этого… «героя народного предания»? Ухватить «главного шахтёра малороссиян» за яйца…? Это будет… забавно.

Уф! Аж вспотел. Не Вий. Поскольку — баба.

Я всегда радовался, обнаружив обнажённую женщину. Даже под одеждой. Но в этот раз особенно приятно: начальник малороссийских гномов мне тут… не очень.

Берём «бритву Оккама» и отмахиваемся. Во все стороны от всякой нечисти.

Хотя какая-то сюда же всунулась! Я же кого-то Псалтырью бил! Что-то ж ведь гремело и падало. Что-то отреагировало на мои мускульные усилия.

О! И здесь есть реакция. «Здесь» — в смысле — «там». Откуда растут эти ноги. В смысле — на мои мускульные усилия. Очень даже не сильные усилия. Одними, знаете ли, пальчиками. Даже, если быть точным, просто одним пальчиком.

«— Хочешь, я научу тебя жизни? По простому, на пальцах? Видишь средний?».

Вот где-то как-то… Потихоньку-полегоньку… Только способствуя и споспешествуя… предлагая и предполагая… поглаживая и завораживая… рекомендуя и ракомдуя… Нет! Этого не надо! Несвоевременно… пока…

Оп-па! А обморок у предполагаемой «доны Анны» уже закончился.

Дону Жуану было легче — он хоть что-то видел:

А я только на слух — дыхание изменилось, чуть дёрнулось, сдвинулось тело. А остальное — пресловутое мужское воображение. По русской классике, по Пушкину:

В полной темноте, у гроба её мужа, среди бесов, чертей и нежити, после столь сильного стресса, столь интимно ласкать женщину… «С чего бы ни начать».

Гениальное пушкинское описание начала процесса, естественно переходит к завершению в виде «Песни о Соколе»:

Она уже лежит. На земле. Может и мне пора…? Пока она ещё не пришла в себя полностью — в темноте это происходит медленнее. Такое… пограничное состояние.

Она уже чувствует, но не осознаёт. Чуть откинула в сторону ножку, чуть повернулась. Дыхание становится глубже, ритмичнее. А вот и первый, чуть слышный вздох-стон. Чуть потянулась, изгибаясь…

Но ведь не отталкивает! Не сжимает колени, не кричит. Дышит, постанывает, тело её начинает двигаться. В такт моим движениями, навстречу моему пальцу. Темп нарастает, тон звуков повышается.

Звучит… повторяется… продолжается… тянется…

Да сколько ж оно будет тянуться?! Что-то мне скучно стало. Как-то оно… не переходит в новое качество. Год поста так подействовал? Или обстановка? А может, она и вообще не умеет? Как у неё с мужем-то было — я ж не знаю.

А вот то, что она переходит к осознанию действительности — плохо.

Восприятие, понимание, запоминание… Потом будет болтовня со слугами… Утром она поделиться с горничной, в обед об этом будут кричать на торгу… Ночевать я буду у светлого князя в порубе. По статье: «совращение беззащитной вдовицы».