Флориан Иллиес - 1913. Лето целого века

«Мона Лиза» все еще в числе пропавших без вести. В Лувре на осиротевший гвоздь повесили Коро.

Шокированная письмами Кафки, Фелиция Бауэр едет в августе на остров Зюльт. Бесконечные письма курсируют между ней и Прагой, приедет ли наконец-то Кафка или нет, пойдет ли ему на пользу тонизирующий климат или нет. В итоге он, конечно, не приедет. Ах, а какие бы получились дневники: Кафка в Кампене! Но – не судьба.

Смерть в Венеции сотрясает Берлин. Вирджиния Вулф и Карл Шмитт хотят покончить с собой. 9 сентября положение звезд не сулит ничего доброго. Дуэль в Мюнхене: Фрейд и К. Г. Юнг скрещивают шпаги. Рильке надо к зубному врачу, поставить пломбы из амальгамы, а Карл Краус по уши влюбляется в Сидони. Кафка едет в Венецию, не умирает, но влюбляется в Риву. Стартует «Первый немецкий осенний салон», а Рудольф Штайнер закладывает первый камень в Дорнахе. У Луи Армстронга первое выступление на публике. Чарли Чаплин подписывает свой первый контракт. Остальное – молчание.

Зигмунд Фрейд с дочерью Анной (Ullstein Bild).

Герхарта, сына издателя Самуэля Фишера, день рождения которого как раз отпраздновали в Венеции и который уже там был нездоров, бледен и температурил, 9 сентября настигает «смерть в Венеции» – совсем как название крупного издательского успеха его отца в 1913 году. Срочным образом врачи доставляют его в Берлин, но там недуг уносит его жизнь: можно сказать, «итальянский недуг», так как его история болезни очень похожа на историю Густава фон Ашенбаха, героя Томаса Манна, жизнь которого уносит в Венеции тиф. И как нельзя кстати Гуго фон Гофмансталь узнает в Венеции о смерти сына издателя и 17 сентября соболезнует Самуэлю Фишеру с женой: «Там, именно там, где сильнее всего пульсирует боль, именно на самой вершине поразившей человека боли, там, кажется мне, обитает и утешение – только там, а не где-то рядом».

Смерть Герхарта – тяжелый удар для издательства «С. Фишер» и всего культурного Берлина: Герхарт был горячо любимым, нежным человеком, после продолжительных баталий с родителями он только-только встал на собственный путь в качестве студента консерватории. Устраивают пышные похороны на еврейском кладбище в Вайсензее, солнце некстати ложится на убитые горем лица. Самуэль Фишер, оглушенный болью, от потрясения теряет слух на одно ухо. Герхарт Гауптман, в честь которого назвали мальчика, будучи в пятьдесят один год на вершине славы, спешит на похороны, чтобы потом лаконично отметить в дневнике: «В три часа похороны Герхарта Фишера. В пять часов большая репетиция „Вильгельма Телля“ в костюмах: это Берлин, это жизнь».

Сильная зубная боль вынуждает Райнера Марию Рильке обратиться к врачу в берлинском Западном хосписе на Марбургерштрассе, 4. Оттуда он пишет Еве Кассирер, своей дорогой подруге и покровительнице его жены Клары, что как раз прочитал «Смерть в Венеции» Томаса Манна: «Многое в первой части меня удивило – мне кажется, прекрасно придумано; впечатление от второй части было, скорее, обратным, в результате чего я не знал, что делать со всем целым, которое где-то сложилось у меня внутри». Потом Рильке снова нужно на стоматологические процедуры. Им занимается доктор Чарльз Бедекер, немецко-американский эксперт по металлическим вкладкам: пломбами из амальгамы он пытается устранить обширные повреждения зубов.

Мюнхенская галерея «Гермес» возвращает на адрес Ловиса Коринта в Кляйн-Ниндорф на Балтийском море картину. Он нарисовал ее в июле в Тироле, когда сын пошел на поправку и его решили искупать. Называется она «Голый ребенок в ушате для мытья» – и на обратном пути Коринт сразу оставил ее в Мюнхене у антиквара Оскара Гермеса на Променаденплатц. Но тому не понравился нос няни. Поэтому 2 сентября он отправил картину на Балтийское море на косметическую операцию. Корин смотрит на картину, смотрит на нос, зовет няню, смотрит на ее нос – и исправляет нос на картине. Затем полотно отправляется назад в Мюнхен. Такие вот преимущества у галеристов современного искусства. Рекламации удовлетворяются непосредственным путем.

В сентябре, в королевской реальной гимназии Аугсбурга выходит первый номер школьной газеты «Урожай», тиражом в 40 гектографированных экземпляров. Цена составляет 15 пфеннигов. Большая часть материалов поступает от ученика шестого «А» класса по имени Бертольт Брехт. Остальные – от Бертхольда Ойгена. Ойген – третье по счету имя Брехта после Фридриха и Бертхольда и вместе с тем – псевдоним Бертольта Брехта. Под этим именем он также посылает стихотворения в «Аугсбургер нойесте нахрихтен». Там они остаются погребены под большой стопкой бумаг на столе редактора литературного отдела. Брехту пятнадцать. Мари Розе Аман двенадцать: к сожалению, они еще не знакомы, и он еще не вместе с нею, как с чистою и светлою мечтой, как напишет потом в стихотворении «Воспоминание о Мари Α.».

А в тот сентябрьский день 1913 года как с чистою и светлою мечтой Брехт направляется в кабинет директора лишь с ними – первыми экземплярами своей новой школьной газеты.

Где-то 10 сентября танцор и хореограф Вацлав Нижинский, у которого были продолжительные отношения с Дягилевым, руководителем «Русского балета», и с которым он совсем недавно еще праздновал триумф «Весны священной» Стравинского, неожиданно женится на танцовщице Ромоле де Пульской во время турне по Южной Америке. Дягилев испытывает шок и тотчас увольняет обоих.

В сентябре 1913 года рождаются Бертольд Бейц, Роберт Лембке и Ганс Фильбингер.

Марсель Дюшан, к которому все еще не вернулась охота к искусству, записывает на клочке бумаги свои мысли по вопросу, что вообще еще представляется возможным. Итак:

«Возможное.

Фигурация возможного.

(не как противополагание невозможного.

и не как имеющее отношение к правдоподобному,

и не как подчиняемое вероятностному).

Возможное есть лишь

физическая „вытравка“ [вид купороса],

которая выжигает всякую эстетику или каллистику».

20 сентября Рудольф Штайнер закладывает фундамент нового центра антропософии – Гётеанума в Дорнахе близ Базеля. На листе бумаги, который опустят в закладываемый фундамент, он пишет: «Заложено О.И.З. (Обществом Иоаннова Здания) для антропософской деятельности, 20-го дня сентября месяца 1880 года до М.Г (до Мистерии Голгофы), т. е. 1913 года от Р.Х.». Затем приводится положение звезд в этот день: «Когда Меркурий перешел в созвездие Весов вечерней звездой». Меркурий соответствует гласному «I», а Весы – звуку «СН», так что положение Меркурия в созвездии Весов образует слово «ICH» [37]. Очевидно, Рудольф Штайнер выжидал день, когда на небосводе установятся эти космические руны. Кроме того, выбор дня был не случаен, видимо, еще и потому, что именно в этот день Меркурий был вечерней звездой. Конъюнкция Солнца с Меркурием составляет отклонение в 03°26 45. (Но все тщетно: через десять лет Гётеанум сгорит.)