Rein Oberst - Чужой для всех

— Если я промолчу.

— Это несерьезно, господин Ольбрихт. Тогда мы должны заново начать весь разговор.

— Хорошо. Предоставьте гарантии, будет вам мой ответ.

— Договорились.

— У меня еще один вопрос, Микаэль.

— Говорите, Франц.

— По мне стреляли англичане?

— Да, это были сотрудники английской разведки. Мы выяснили это по своим каналам. Пока не ясны мотивы покушения, но когда будет информация, мы с вами поделимся.

В это время из тира вышли мальчики. Они, шумно разговаривая, направились в их сторону. Михаил поднялся. — Нам пора расходиться, господин Ольбрихт. О второй встрече мы вас предупредим сами. Будьте осторожны на ипподроме.

— Где? Где? — удивился Франц.

— Вам придет письмо с приглашением от бригадефюрера Шелленберга. Он любитель скаковых лошадей и скачек. 6 отдел РСХА вплотную занялся вами. Их цели нам пока не ясны. До поры, до времени. Вы их нам поможете разгадать. До свидания, господин майор, — Миша подал руку немецкому офицеру.

— До свидания, господин…

— Обер-лейтенант Ганс Клебер.

— Господин Клебер, — Франц принял рукопожатие Михаила. Их взгляды встретились. Былой враждебности в глазах уже не было…

— ЗК Дедушкина! С вещами на выход! — неожиданно раздалась команда в женском бараке. Жесткая, непререкаемая, унизительная, словно щелчок хлыста, она разорвала установившуюся после отбоя, тишину. Однако измученные, истощенные, больные, смертельно уставшие заключенные-женщины, попавшие сюда по разным причинам, спали, не отреагировав на окрик. Рослый конвоир, широко расставив ноги, стоял у входной двери, ожидал появление заключенной. С плащ-накидки сержанта стекала мутная дождевая вода.

— Я долго еще буду ждать? — раздраженно крикнул конвойный, желая быстрее уйти из барака. В холодном, сыром помещении стоял затхлый, тяжелый воздух – смесь испарений, исходивших от прелой, грязной одежды, немытых многочисленных тел и мышиного помета.

Проснувшаяся бригадир участка, она же старшая по бараку, с трудом открыла глаза, устало посмотрела в сторону шумного сержанта. Дежурного освещения было достаточно, чтобы она узнала в неприятном горбоносом лице «Мефистофеля». Такое «погоняло» дали охраннику за его коварный, мстительный характер, за его циничное отношение к заключенным. Бригадир знала, что в разговоре c ним надо быть осторожным. Тем не мене, она с вызовом ответила: Не кричи! Сами можем горло драть. Дедушкина сейчас выйдет. Постой смирно, — после чего, громко крикнула вглубь барака: — Маневич, немка, подними Веру.

— Она больная, простыла на работах, — отозвалась взволнованно та. — Но раз надо – я быстро. Вера! Верочка, вставай, — Полина затрясла соседку, укрытую с головой одеялом, поверх которого лежала телогрейка.

Вера застонала, проснулась. — Что случилось, тетя Поля? — спросила девушка простуженным, слабым голосом.

— Конвойный за тобой пришел. Кричит. Вызывает с вещами.

— С вещами? Зачем? Был отбой.

— Кто его знает, — сокрушенно вздохнула Поля, — может в другой лагерь. Может дело пересмотрели. Война идет.

— Быстрее собирайся, чахоточная. Спать не дают, — раздался рядом злой визгливый бабий голос с верхних нар, — раскудахтались здесь.

— Не визжи! Заснешь, если захочешь, — заступилась за Веру немка. — Собирайся спокойно, Вера, не слушай злых языков.

Вера неохотно поднялась, жалко было покидать нагретое спальное место, ведь только уснула. Но и медлить было нельзя, она не хотела подводить бригадира. Та, как и Поля, сочувственно относилась к ней и всегда ставила на менее тяжелые участки работы. Девушка накрутила портянки, всунула ноги в укороченные немецкие сапоги, на несколько размеров больше, надела на себя телогрейку, она спала в одежде, повязала на голову платок. Наклонилась и достала из-под соломенного матраса холщовый мешок с личными вещами. Посмотрела на Полю. На секунду прижалась к ней. — Спасибо за все, тетя Поля. За поддержку в изоляторе, в Пропойске и здесь, в лагере. Я вас никогда не забуду. Выйдете на волю, навестите мою доченьку Златовласку. Адрес вы знаете. Хорошо?

— Обязательно, Верочка… если выживу… — глаза женщины увлажнились.

— Ну, я пошла, тетя Поля…

— С богом, Верочка! Может, еще встретимся, — Поля быстро перекрестила девушку и, видя, что та может расплакаться, перевернула ее и легонько подтолкнула на длинный проход, вдоль двухъярусных деревянных нар. — Все, иди!

— Куда ее вызвали, бабы? К параше не сходишь, сдувает! — раздавались любопытные голоса, проснувшихся заключенных.

— Ведомо куда. Кум напился, вот и вызывает.

— Да нет, Дедушкина не такая.

— Все они поначалу не такие. Но кто куму понравится, тот никогда еще не уходил из-под его жеребячьего хрена, — похабно выразилась зэчка, лежавшая напротив бригадира и заржала как застоялая кобылица. Усмехнулся и конвоир. Однако заключенные не поддержали ее смех. Многие понимали, что ночной вызов может сулить самое худшее.

— Заткнись, «Ракло»! — бригадир грозно посмотрела в сторону мелкой воровки Соньки. — Если я встану, то черенок от лопаты точно засуну тебе в одно место. Усекла? — и, обрывая дальнейшие разговоры, резко добавила: — Замолкли все! Спать! Завтра в шесть подъем на работы…

Вера вышла из барака и сразу оказалась под секущим, мелким, ледяным дождем. Гонимый порывами ветра, он налетел на нее, подобно москитному рою и безжалостно стал терзать колючими иглами, забирая остатки лихорадочного сна и тепла. Девушка сделала несколько шагов вперед и в испуге остановилась. Такого ненастья ей еще не приходилось видеть. Она подняла ворот телогрейки, худенький мешок прижала к груди, чтобы уберечь последнее тепло, прикрыть больное горло и, съежившись, посмотрела на конвоира. Ее шатало от ветра. Она не знала куда идти.

— Не стоять! Двигай в штаб управления, к начальнику! — грозно приказал тот и ткнул Веру прикладом винтовки.

Под ногами зачавкала хлябь. Дорога была неровная, местами разбитая, подтопленная нескончаемыми осенними дождями. Вера старалась идти быстро, однако не по размеру выданные сапоги, мешали ей двигаться. Она боялась, что потеряет их в вязкой грязи. Задыхаясь от промозглого ветра и дождя и, почувствовав начинающийся приступ кашля, она стала идти медленнее. Конвоир, матерясь на непогоду, шел сзади, не торопил.

За два месяца пребывания в Северо-Двинском исправительно-трудовом лагере она, еще не окрепшая от следственных пыток, попав на изнурительные работы, совсем ослабла. Условия заключения были жуткие. Работали по 14 часов в сутки без выходных. Трехразовой баланды из капусты или свеклы и 400 граммов хлеба явно не хватало на восстановление сил. Физически крепкие люди превращались в доходяг с остатком животных инстинктов. Голод здесь царствовал безраздельно. Заключенные ради еды готовы были идти на любые подлости и унижения. Смертность доходила до 35 % в год. Вера чувствовала, что слабеет с каждым днем. Вначале женщины помогали ей, старались поддержать, но узнав причину ареста – отвернулись. Только Полина Мирович, учительница немецкого языка, попавшая вместе с ней в этот лагерь, поддерживала ее как могла.