Юрий Валин - Мозаика мертвого короля

— Ты Эмруозас, ублюдок?

— Я…

Белокурая овечка мне энергично подмигивает. Не робкого десятка красавица. Вдруг она ойкает. Не понимаю, что с ней, и разбираться некогда. Сдавливаю щёки странного колдуна, а Рыбоед впихивает кляп с двумя цепочками. Надёжная штучка, — захочешь заорать, такая боль рот рвёт, что задохнешься, но не пикнешь.

Мы выдергиваем странного колдуна из постели, он гол, что хорошо, — имеет несомненные доказательства принадлежности к мужскому полу. В мешок, бородатая девочка, в мешок. Рыбоед с Лесли вяжут, упаковывают. Я поднимаюсь на кровать, — девчонка догадливо переворачивается на колени, складывает за спиной руки. Я стягиваю их каким-то найденным среди разбросанной одежды пояском. На простынях мокрое пятно, — вот чего девчонка дёргалась, — колдун, или кто он там, успел обмочиться. Красотка стоит соблазнительно, на крестце у нее чернеет клановая татуировка Редро. Хорошенькая островитяночка. Аккуратно вкладываю ей в рот ком полотенца. Бормочу «потерпи» и, примерившись, бью, разбивая подведённую бровь. Она мычит, из глаз текут слёзы. Ничего, кровоподтёк останется пустяковый, но выразительный. Поменьше подозрений, ещё пригодишься, красотка. Вдруг простыня начинает шевелиться, и я глупо хватаюсь за кинжал. Высовывается маленькая белая мордочка, показывает крошечные клыки и издает пронзительное мяуканье. Вот он, настоящий домашний кот, — развлечение богатых бездельниц. Я сгребаю белый комок в горсть, собираясь раздавить. Кот, вернее, котёнок, шипит и пытается меня цапнуть миниатюрными зубками. И за этот комок меха платят больше сотни «корон»? Очевидно, меня обуревает жадность, поскольку я не ломаю кости живой безделице, а сую за пазуху.

Окно распахнуто. Я протиснусь, следовательно, и мешок пройдёт. Внизу темнеет узкий проход между башней и внешней стеной Цитадели. При желании можно зацепить «кошку» прямо за зубцы. Об этом мы не подумали, да и шумновато выйдет. Пока вообще не высунешься, — на углу стоят два господина и что-то обсуждают. Похоже, оба изрядно навеселе. Нашли место, идиоты.

— Ждём, — шепчу я парням.

Я, придерживая ногой мешок с добычей, слушаю бормотание пьянчуг внизу. Лесли с интересом озирает спальню, Рыбоед переминается, о чём-то задумавшись. Потом оказывается, что мы все вместе рассматриваем овечку на постели. Она, связанная, свернулась на боку, но натянуть на себя простыню не может, да и не пытается. Аккуратные ножки, округлая попочка…

— Милорд, — умоляюще шепчет Лесли. — Дама может замёрзнуть.

Я показываю на окно.

— Так мгновенно. Я как голубь. Я как стрела, — в отчаянии шепчет Лесли.

Мне становится смешно. Сумасшедший парень. Собственно, почему нет? Мы все сумасшедшие. Я обещал, что с овечкой не случится ничего плохого. Лесли и не собирается сделать ей ничего плохого. Просто азартный парень.

— Быстрее, чем голубь на стреле, — бормочу я.

Он кивает, уже дёргая завязки штанов. Овечка протестующее мычит и пытается уползти с постели, но не очень-то настойчиво. Лесли уже прижимается к её спине, нежно гладит рисунок повыше попы.

— Милорд, — шепчет мне Рыбоед. — Там ведь полненькая…

Я показываю жестом «ты спятил, приятель».

— Она такая мягкая, — выдыхает он. — Я услышу. По-честному.

Я со злостью пинаю его в зад, и он счастливой тенью исчезает за дверью.

О, мы безрассудные герои Севера. Если поймают, парням будет что вспомнить перед смертью.

Котёнок слегка повозившись у меня под курткой, утыкается мне подмышку и, кажется, собирается вздремнуть.

Я вспоминаю, что родился благородным, и отворачиваюсь к окну. С постели несутся поскрипывание и блаженные, едва слышные вздохи. Милой овечке тоже будет что вспомнить.

На улице господа хлопают друг друга по плечу. Надеюсь, это уже трогательное прощание.

На постели Лесли что-то счастливо бормочет. Белобрысая овечка отвечает многозначительным мычанием и тяжело дышит. Точно также дышит мешок у меня под ногой, но мычать ему нет повода.

Всё, проход у башни пуст. Я поворачиваюсь, — Лесли уже скатывается с постели.

— Вытер? — рычу я.

— Неужто позорить девчонку буду? — на его роже сияет блаженная улыбка, так напоминающая о весёлом нашем проводнике. В ярости я провожу рукоятью кинжала по стене. У Рыбоеда хороший слух, и через мгновение он врывается в спальню, на ходу подтягивая штаны.

Верёвка скользит по стене. Съезжает вниз Лесли. Мы привязываем мешок, груз неуверенно дёргается.

— Яйца откручу, — предупреждаю я.

Мешок в ужасе обвисает. Пропихиваем в окно. Лесли бережно принимает груз. В окно выбирается Рыбоед. Придерживая верёвку, я в последний раз оглядываюсь. Красотка смотрит на меня. Слезы высохли, кровь из разбитой брови измазала мордашку. И выразительна, и хороша. Я хлопаю себя по левой стороне груди, — покорён, юная леди. Сердито сверкает глазами. Разбуженный котенок тоже возмущенно фырчит.

Съезжаю по верёвке, — она привычно жжёт загрубевшие ладони. Сдергиваю верёвку. Парни уже в тени внешней стены. Мешок на спине Лесли. Что хорошо в нашей добыче, — она стройная, не очень зажравшаяся.

Стена. Вход в ближайшую башню закрыт. Дверь дальней башни слабо светится, — там стражники. Пятимся. Пятно тени, здесь Рыбоед закрепляет «кошку». Спускаюсь первый. Воды по пояс. Ещё полшага, и я с головой окунаюсь в нечистую вводу канала. Стараясь не плеснуть, выныриваю. Принимаю мешок. Приходится прижать к стене. Соскользнувший Лесли опирается сапогами о голову груза, — мешок подёргивается. Терпи, — сейчас освежимся. Я ощупываю верхнюю часть груза, определяя, где у него башка и непосредственно нос.

Плывём. Мы с Рыбоедом буксируем мешок, котёнок в панике выбрался к вороту и, кажется, тоже пытается плыть, болтая передними лапками и мешая мне. Я гребу, не забывая следить за тем, чтобы голова колдуна оставалась над водой. Он шумно втягивает носом воздух, пытается фыркать, — тоже, недоделанный селк нашёлся.

Обогнавший нас Лесли проверяет берег. Здесь нет уютных зарослей тростника, но нет и непрошеных свидетелей. Выбираемся. Теперь вдоль берега, к Гвоздичному каналу и Старой стене. Снаружи пара местных парней охраняет фургон и лошадей. Надеюсь, они на месте.

За двое суток бородка знаменитого мага Эмруозаса стала отдалённо походить на мужскую поросль. В старой шерстяной рубашке (больше в фургоне из тряпья ничего не нашлось) и с голыми ногами наша добыча не смотрелась. Несколько спасал положение здоровенный амулет, болтающийся на гладкой груди пленника. Но всё равно, придётся перед Кедровой отдать великому колдуну мою куртку.

Выпихнутый из фургона маг плюхнулся на каменистую землю. Эмруозасу требовалось облегчиться, — наш походный паёк пока не задерживался в изнеженном желудке. Фургон, поскрипывая, покатился дальше, а нам со Смыком пришлось задержаться. Колдун воспитанно поскакал немного в сторону, — веревку с ног мы ему на всякий случай не сняли, и она надёжно сковывала шаг пленника, — и присел на корточки. Я отвернулся. Его попыток наложить чары я не боялся, любому магу нужна некоторая подготовка, а этому наверняка потребуются тяжелые книги в траченных жучком и мышами переплётах, хрустальные шары, свечи с зелёными огоньками, кипы бумаг для гениальных заметок, чернильница размером с ведро. Даже жутко подумать, что король заставит всё это раздобывать. Хотя, скорее всего, Эшенба кашлянет и свернет шею юному придурку. Потом и мне, что логично. Да, надо было старика-горца в Кедровую тащить.