Dmitrii Kazakov - Черное знамя

— Так, сколько у нас осталось времени? — спросил он, глядя вверх, на стену вокзала, где виднелись стрелки часов. — Еще двадцать минут? Проклятье, что-то опаздывают товарищи!

— Ничего, никуда не денутся, — буркнул Савва.

И, как это частенько бывало, оказался прав.

Не прошло и пяти минут, как вокруг Олега собрались все, начиная от двоих людей из его собственного управления и заканчивая пропагандистами из далекого Архангельска, прибывшими в Петроград еще вчера утром.

— Ну что, пошли, — скомандовал он, и они гурьбой, точно школьники, двинулись к поезду.

Тот уже вытянулся исполинской гусеницей вдоль перрона — сипел и пыхтел чернобокий паровоз, летели клубы дыма от его трубы, у вагонов первого и второго класса толпился народ.

— Так, вот этот наш, — объявил Олег, останавливаясь.

— Сколько ж вас будет, братцы? — осведомился проводник, солидный, усатый, забирая билеты, сложенные в солидную пачку. — Итак, давай-ка выходи по одному, на первый-второй рассчитайся, будем вас определять…

Четыре полных купе и две койки в еще одном — почти половина вагона.

У Олега в соседях оказались двое своих, Роман из сектора прессы и молчаливый долговязый Эрик, латыш, незаменимый трудяга, тащивший на себе всю бумажную работу управления, плюс к ним присоединился низкорослый улыбчивый новгородец, представившийся Аркашей.

Едва успели распихать по местам багаж, как снаружи донесся свисток, и поезд вздрогнул.

— Поехали, — сказал Роман, всего две недели назад женившийся, и поэтому командировкой не очень довольный. — Ну что, может быть, чтобы время быстрее шло, по маленькой пропустим? А, Олег Николаевич?

Дождавшись ободрительного кивка, он вытащил из чемодана бутылку водки.

— А у меня закуска есть, — заявил Эрик, несмотря на много лет в Петрограде так и не избавившийся от прибалтийского акцента. — Сало, шпроты, хлеб и булка, даже яйца вареные…

— Закуска градус крадет! — объявил Аркаша, водружая на стол громадную, литра на три бутыль мутной жидкости.

— Это что? — подозрительно спросил Олег.

— Самогон. По дедову рецепту, — в голосе новгородца звучала гордость. — Закачаешься!

— Ну вот, не успели отъехать, а они уже пьют, — вмешался в разговор заглянувший в купе проводник. — Я вам постели принес, господа, или вы сидя до самой Москвы так и отправитесь?

Пришлось лезть за деньгами, забирать и закидывать на верхнюю полку одеяла, полотенца и пододеяльники.

— Ну чего, по первой? — спросил запасливый Аркаша, оказавшийся обладателем маленьких граненых стопочек.

— Это как, без нас? — возмутился заглянувший в дверь Савва. — Непорядок, братцы!

Вслед за ним в купе втиснулся Лисицын, стало тесно, но зато и весело, как-то очень душевно. На столе появилось сало, хлеб, вяловатые прошлогодние луковицы, раздербаненная головка чеснока.

— Вот теперь по первой! — сказал Олег, поднимая емкость с «дедовым рецептом».

Самогон оказался обжигающим, но внутрь проник на удивление мягко, и жжение через миг прошло, так что он даже не стал закусывать.

— Хех, ничего себе, — протянул Савва. — Знатно.

— Еще бы! — воскликнул Аркаша, гордый, точно одолевший соперника петух.

— А вот братцы, что вы думаете о нашем нынешнем премьере? — вмешался Роман, и в трезвом и в подвыпившем состоянии любивший рассуждать на серьезные политические темы. — Целый генерал от кавалерии!

Аркаша усмехнулся:

— Теперь все министры будут генералами, получится у нас целое правительство в погонах!

— Финн, — буркнул Эрик так, словно это все объясняло.

Балашев, занявший место Коковцова весной двадцать шестого, долго на нем не просидел. Затем были Мельгунов, Челноков, князь Волконский, бывший министр внутренних дел, и вот первого мая президент подписал указ о назначении на второе место в государстве Карла Густава Маннергейма.

— Чего же он тогда в свою Финляндию не свалил еще в шестнадцатом? — поинтересовался Лисицын, почему-то не справившийся со своей дозой самогона, выпивший из рюмки лишь половину.

— Хм, это как раз просто, — сказал Олег. — Зачем немцам такая заметная, яркая фигура? Посадили на трон княжества Фридриха-Карла Гессенского, обозвали его князем Вяйне, а кто правит на самом деле? Советник, представляющий кайзера Вильгельма, чтобы ему сдохнуть, а значит и сам кайзер… Для чего им нужен Маннергейм, очень популярный среди своих, патриот, да еще и воевавший против них генерал?

— Посмотрим, какой из него будет премьер, — пробурчал Савва. — Давай, плесни еще.

На этот раз закусили «прибалтийским» салом, что оказалось на редкость нежным, и тут же налили по третьей. Лисицын куда-то исчез, его место занял один из архангельцев, длинный, как пожарная каланча, а второй встал в дверях.

— Ладно Финляндия, но вот «независимая» Украина — это страшно обидно! — Роман горячился, размахивал руками. — Гетман Василий Первый, он же Вильгельм-Франц Габсбург-Лотарингский, правящий на австрийских штыках! Оккупация, вот что это такое, я вам скажу! Всякому ясно, что украинская культура является локальным вариантом общерусской, и ее носители должны находиться в одном государстве со своими братьями по крови и языку, великорусами и белорусами!

Ну да, ну да, вышедшая недавно статья Трубецкого «К украинской проблеме», что вызвала в партии оживленную полемику, а кое-кому напомнила, что основатель ПНР еще жив и вполне дееспособен.

— Эти все рассуждения — фигня, — махнул рукой Аркаша. — Вот как мы им показали, ха! Помните?

В сентябре прошлого года, в тот день, когда «незалежное гетманство» отмечало День Независимости, во многих городах, от Одессы до Луцка, на общественных знаниях оказались подняты черные флаги с белым трезубцем… Власти во главе с гетманом впали в бешенство, местное отделение ПНР запретили, кое-кого из активистов-исполнителей посадили, Огневского и прочих лидеров партии объявили персонами нон грата.

— Еще бы, такое забудешь, — сказал тот из архангельцев, что стоял. — Давай, наливай! Кончится если, так у нас тоже есть…

Олега в этот момент пронзило острое, как стрела счастье находиться здесь и сейчас, в этом вагоне, среди товарищей, в этом прекрасном времени, быть частью могучего, направленного в будущее победоносного движения, сметающего все на своем пути потока, несущего обновление и свободу…

Он даже задохнулся на миг, потерял нить разговора.

А когда вернулся к нему, говорил уже Савва:

— Тридцать миллионов старообрядцев, десять миллионов сектантов — все это огромная сила, да и простые якобы православные недалеко от них ушли… И все ждут, надеются, верят в то, что царство божие можно построить на земле, готовы ради него пойти на что угодно. Если мы сумеем сыграть на этой вере, обратить ее в нашу пользу, сказать «Да, это мы, те, кто строит», тогда мы победим! И посему у нас один, главный конкурент, это эсдеки, обещающие блаженство будущего, всеобщее счастье, называемое коммунизмом.