Dmitrii Kazakov - Черное знамя

— Что это обозначает? — спросил он, борясь с накатывающей волнами дрожью.

Неужели температура… он простудился?

Нет, просто отвращение переполнило душу, достигло такой силы, что начало проявляться телесно.

— Что именно? — уточнил Кириченко. — А, нашивки? Опознавательные знаки для охраны. Чтобы сразу было видно, с кем имеют дело: красный — коммунист, желтый — эсер, голубой — гомосексуалист, ну и так далее, всех я не помню.

Автомобиль начал замедлять ход, и Олег открыл глаза.

Дорога упиралась в арку ворот, над которыми когда-то раньше находился крест, но теперь его не было, зато висел на распорках транспарант с надписью «Должно возвеличивать и уважать чистых, невинных, праведных!».

Цитата из «Ясы», еще древней, Чингисхановой… и как издевательски она тут выглядит!

Створки были прикрыты, перед ними стояли двое охранников в тех же серых шинелях, но уже с винтовками. В стороны от арки уходила каменная стена, обшарпанная, местами покосившаяся, закрепленная сверху на штырях колючая проволока выглядела новой. Справа к ней была пристроена караулка, слева торчала вышка, на ее площадке под навесиком прохаживался часовой, блестел стеклянный глаз прожектора.

За стеной качались на ветру голые березы, меж их стволов серели здания в два или три этажа, и надо всем поднимались лишенные крестов купола большого храма.

— Тут монастырь был когда-то, — сказал Кириченко. — Но его еще при Витте закрыли. Пустовал долго, ну а потом его наши прибрали… чего зря такому месту удобному пропадать? Станция железной дороги неподалеку…

Один из охранников подошел к машине, и тысячник вынужден был прерваться.

Он опустил стекло в дверце, предъявил какие-то бумаги, и совсем еще молодой парнишка в серой шинели принялся их изучать.

«Каково это — служить в таком месте? — подумал Олег. — Мимо тебя провозят трупы. Проводят колонны заключенных, и ты держишь в руках оружие, должен быть готов выстрелить. Всегда, в любой момент. Что нужно, чтобы не сойти с ума? Искренняя, сильная вера в то, что это необходимо, что без подобного не обойтись, что все это враги, и лучшего они не заслужили?»

С трудом верится, что все здесь — фанатичные евразийцы, хотя могут встречаться и такие.

Но вера должна быть подкреплена обычной жестокостью, жаждой власти, что есть почти у каждого человека — ведь так приятно чувствовать себя высшим существом, каждое слово которого является законом…

И сила приспособления — человек способен привыкнуть к тому, что изначально кажется мерзким, непереносимым.

— Можете проезжать, господин полковник, — сказал охранник, и отдал Кириченко честь. — Ближайший корпус… вон тот, до конца, и налево перед складом… это собор бывший, ну и там увидите указатель.

Ворота заскрипели надрывно, створки разошлись в стороны, и Олег оказался на территории лагеря «Оранки-74». Стало видно, что сторожевые вышки вроде той, что осталась позади, окружают его со всех сторон.

Здания монастыря, в отличие от ограды, выглядели недавно отремонтированными, все окна были в решетках. Там и сям виднелись группы людей в черно-белом, они мели дорожки, таскали что-то в носилках, и рядом с каждой маячили двое-трое охранников в сером, с нагайками и пистолетами.

Над дверями собора красовалась аккуратная вывеска «Склад».

— О, а вон и плац, — сказал Кириченко, указывая в ту сторону, где за корпусами пряталось свободное пространство. — Все как положено по инструкции, ну я почему-то и не сомневался.

Администрация помещалась в двухэтажном здании под серой шиферной крышей. Охраняли ее двое часовых, а у крыльца стояли рядом роскошный «Линкольн», армейский вездеход «НАЗ» и тяжелый трехосный грузовик.

— Так, приехали, — и тысячник первым выбрался наружу.

Олег без особой охоты последовал его примеру.

Скрипнула дверь, на крыльцо выбрался невысокий, узкоглазый тип в форме «опричнины», радушно заулыбался, замахал ручонками — похоже, встретить гостей решил сам комендант лично. Но Одинцов посмотрел на местного хозяина мельком, его взгляд притянула группа заключенных, которых двое охранников гнали мимо.

Точнее, один из них.

— Виктор! Торопец! — крикнул Олег, на мгновение забыв, где именно он находится. — Ты?

Высокий, могучий заключенный, что до этого шел так же, как все, сгорбившись и вжав голову в плечи, вздрогнул, сбился с шага и принялся озираться, глаза его расширились, брови взлетели к волосам.

— Куда, тварь! — взвизгнул ближайший охранник, замахиваясь нагайкой.

Олег сделал несколько шагов, краем глаза заметил, что один из часовых на крыльце вскинул винтовку. Сердце замерло от ужаса — сейчас прозвучит выстрел, и пуля пойдет в цель… вот только кто станет этой целью, Виктор или он сам?

Наверняка посторонним запрещено разговаривать с заключенными.

— Всем стоять! — новый голос, хриплый, прокуренный, донесся от здания лагерной администрации. — Полковник, а ну потрудитесь объяснить, кто этот человек, и почему он нарушает распорядок?

— Успокойтесь, оно того не стоит… — успокаивающе заговорил Кириченко.

А Олег все смотрел, не в силах отвести взгляд… и до сих пор не мог поверить.

Виктор Торопец, вступивший в ПНР в двадцатом, делегат ее первого съезда, одно время возглавлявший партийный сектор экономики и вроде бы даже претендовавший на место товарища министра торговли и промышленности… здесь?

— А, вон как, — вновь заговорил комендант. — Прапорщик, заключенному разрешена беседа.

Охранник с видимой неохотой опустил нагайку и, отходя в сторону, рявкнул что-то.

Торопец медленно, недоверчиво поглядывая по сторонам, двинулся к Олегу, и только подойдя к нему вплотную, позволил себе улыбнуться.

— Ты что здесь делаешь? — спросил он.

— Хм, я то же самое хотел узнать…

— Ну со мной-то все ясно, или ты не слышал, что меня замели в тридцать четвертом? Большой Заговор, все дела, — Торопец был такой же высокий и мощный, как и раньше, и похудел вроде бы не особенно, но вот внутренняя сила, что раньше наполняла его тело, куда-то ушла, взгляд потух, в темных волосах появилась седина, а лицо избороздили морщины. — Покурить найдешь?

Олег покачал головой — сигарет у него не было, а про то, что Виктора взяли в числе многих других, обвинив в причастности к масштабному заговору, раскрытому в Петрограде, он конечно слышал, но никогда не думал, что того признали виновным, наверняка подержали какое-то время, а потом выпустили, отправили с глаз долой на мелкую должность куда-нибудь в Туркестан или Манчжурию…

Нет, не выпустили.

— Эх, жаль, раньше я не курил, да тут одна радость — вкус табака почувствовать, — разговаривал Торопец тоже не так, как раньше, торопился, словно опасался быть в любой момент прерванным, косил по сторонам. — Три года уже здесь после Шлиссельбурга, ничего, не сломали меня.