Андрей Валентинов - Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

– Один вроде из наших, – подтвердил его догадки барон. – И фуражка, и шинель… Почти уверен, что переводчик. Слева знаменосец, знамя не русское, но и не монгольское. Интересно!

Оставалось поверить глазам филина.

Конники приближались неспешно, чинно, словно неизвестные не ехали, а плыли в холодном осеннем воздухе. Кречетов мельком прикинул, что, если они не договорятся, отряду из ущелья не выйти. Пулеметы намертво перекроют путь, а в монастыре может оказаться артиллерия…

Пусть каждый и верит, и знает,

Блеснут из-за тучи лучи,

И радостный день засияет,

И в ножны мы сложим мечи, —

негромко пропел Мехлис, и красный командир мысленно согласился с врагом трудового народа: песня и в самом деле звучала не слишком по-большевистски. Интересно, что за брат такой у представителя ЦК?

Всадники приближались. Несмотря на темноту, уже можно было разглядеть их одежду. На том, что ехал посередине, красовался богатый китайский халат, голову венчала шапка с меховой опушкой, ноги обуты в остроносые кожаные сапоги, за плечом висела винтовка незнакомого образца. Знаменосец оделся попроще, но тоже в привычном восточном духе. Тот же, что ехал слева, был в форме, но какой-то странной. Фуражка русская, с двуцветной кокардой, шинель же совсем другая, похожая на хорошо знакомую Кречетову австрийскую. Ни погон, ни петлиц, ни оружия – то ли пленный, то ли действительно переводчик.

Послышался резкий гортанный голос – говорил всадник в меховой шапке. Знаменосец коротко ответил, резко поднял древко вверх.

Знамя…

Оно действительно не походило ни на привычные русские стяги, ни на многохвостые монгольские бунчуки – почти квадратное, темное, с непонятным знаком посередине. Ивану Кузьмичу показалось, что он видит изображение большого белого цветка.

Не доезжая десяти шагов, неизвестные остановили коней. Тот, что был в китайском халате, поднял вверх правую руку.

– Стоять! – негромко выдохнул Кречетов, натягивая повод. – Говорить я буду…

Он привстал в стременах, приложил ладонь к шапке.

– Здравствуйте, товарищи! Мы – полномочное посольство Сайхотской Аратской Республики, следуем в Пачанг. Все бумаги, какие требуется, имеем в наличии. Просим пропустить и указать дорогу…

Подумал и добавил:

– А посол, стало быть, я – Кречетов Иван Кузьмич.

Красный командир хотел представить и своих спутников, но в последний миг сообразил, что Унгерна поминать не стоит.

Воцарилось молчание, стало слышно, как шумно дышат кони. Наконец тот, что был в халате, определенно старший, произнес длинную фразу на непонятном языке, из которой Иван Кузьмич разобрал лишь слово «Сайхот». Он поглядел на барона, но Унгерн лишь пожал плечами. Оставалось надеяться на всадника в шинели. Тот не подвел – поправил фуражку, подбросил ладонь к козырьку.

– Наздар! Командир Джор приветствует послове… посланцев свободного Сайхота. Небо милостиво к тем, кто хче видет… кто желать видеть Великий Пачанг.

Иностранец… Речь, однако, показалась очень знакомой, так говорят…

– Командир Джор спрашивать, стасни… удачна ли быть дорога?

Чехи! Уж их-то Кречетов навидался на своем Юго-Западном. Далеко же занесло парня!

Иван Кузьмич откашлялся, расправил плечи:

– Удачно доехали. А товарищу Джору велено передать поклон и, значит, всяческое уважение от его святейшества Хамбо-Ламы. И от меня лично – огромное спасибо. И вправду, словно по ковру ехали, чистой дорога была.

Именно о Джоре рассказал ему хитрый старик в их последнюю встречу. Есть, мол, такой «друг», что простелет «ковровый путь».

Толмач быстро перевел, командир Джор улыбнулся и даже, как показалось Ивану Кузьмичу, подмигнул. Затем что-то негромко сказал чеху.

– Наш командир проследит, чтобы коберец… ковер стелить и обратная дорога, – заспешил тот. – Но места этого опасайтесь, наша власть здесь нет. Небо велит нам скоро покидать Цюнчжусы. Когда мы уходить, мы вам назначить путь в Пачанг… – Переводчик тоже улыбнулся, указав отчего-то на небо. – И еще командир Джор велел позадат… спросить князя Сайхотского, ведомо ли ему, к чему приводить его посольство?

Кречетову невольно вспомнился краснолицый Волков. Тот тоже «князем» дразнился. Сговорились, что ли?

– Я – человек служивый, – чуть подумав, ответствовал он. – Велели мне, вот и поехал. Но чтобы зло какое через меня приключилось, такому ввек не бывать. Так и перетолкуй товарищу Джору.

Старший, выслушав перевод, поглядел внимательно, кивнул, затем повернулся к барону. Правая рука взметнулась вперед, плетью ударил голос.

– Ты, который представит… возомнил себя Махакалой, ты, который посметь мечтать о моем царстве, – быстро и резко заговорил чех, – как ты сметь переступать прах… порог Агартхи?

Иван Кузьмич чуть не присвистнул. Кажется, его высокопревосходительство влип по самые уши. Как бы вытягивать не пришлось!

Барон, взглянув без страха, закусил левый ус, улыбнулся недобро.

– Я не буду отвечать тебе, Кесарь, сын Хурмасты. Ты потерял свое царство, а я его поднял, пусть и на малый миг. Мой ответ будет перед ликом Блюстителя!

Филин Гришка открыл желтые глаза, клацнул клювом. Ивану Кузьмичу стало не по себе. Эти двое стоили друг друга.

– Пусть будет так, – тот, кого назвали Кесарем, глядел теперь на товарища Мехлиса. – А ты, Чужие Глаза, что думаешь здесь найти?

На этот раз переводчик не ошибся ни в одном слове.

– Глаза у меня, может, и чужие, – спокойно ответил представитель ЦК, – зато голова своя. Товарищ Кречетов проследит, чтобы зла не приключилось, а я ему помогу…

Затем внимательно поглядел на чеха, прищурился.

– У вас, гражданин, на фуражке и красное, и белое. Так из каких вы будете?

Переводчик коснулся пальцем кокарды.

– И белы, и червени. Чешский корпус до кветня… мая 1919-го. За все надо платить, и за доброе и за злое. Теперь я – вояк Джора до самой последней битвы. Мнейтэ сэ гески! Счастливо добраться до Пачанга!..

Распрощались. Джор махнул рукой, безмолвный знаменосец поднял стяг повыше. Застучали копыта…

– Вы, кажется, знакомы с этим феодалом, гражданин Унгерн? – как ни в чем не бывало осведомился Мехлис.

– Знамя видели? – барон ткнул рукой в сторону поднимающихся по склону всадников. – Синее полотнище с «арбагаром», трехлучевой свастикой. Если не узнали по своей комиссарской безграмотности, я вам, извиняюсь, не фельдшер, да-с.

– Тоже мне, Махакала-неудачник, – фыркнул неукротимой комиссар. – Где ваши остальные четырнадцать рук? Сухэ-Батор оторвал?

Кречетов не слушал – в небо смотрел. За холмом, если верить карте, начинался Такла-Макан, царство Смерти с трехсотсаженными барханами. Река Хотан меняет русло, и только птицам дано увидеть, где протекает она сейчас. Командир Джор обещал указать путь…