Роман Злотников - Кадры решают всё

Вот и здесь я искал такие же маркеры, которые показали бы мне, что уже готово принять современное общество, а о чем пока и речи заводить не стоит. Что сегодня считается истиной, что – ложью. Что – допустимо, а что – табу… А еще я очень удивился количеству запрещенного. Нет, поймите меня правильно, я вполне допускаю, что есть вещи, которые по тем или иным причинам стоит запретить. Для кого-то. На какое-то время. Но с запретами нужно быть очень и очень аккуратными. Потому что любые запреты искажают реальность . Более того, очень часто запреты, вроде как призванные защитить социум, на самом деле сильно ослабляют его. Потому что не дают ему возможности выработать иммунитет к тому вредному и мерзкому, от которого этот запрет пытается этот социум оградить. И когда эта мерзость, наконец-то, прорывается в социум (а это непременно случается, рано или поздно), существенная часть составляющих его людей начинают ее радостно практиковать, считая, что тем самым демонстрируют всем свою свободу, цивилизованность, незашоренность и все такое прочее. Так что мне эти запреты в первую очередь показывали, насколько еще молода и неопытна местная власть.

А кроме того я просто читал книги. Разные. От сказок до того, что здесь относилось к серьезной литературе. Язык – вообще один из основных каналов изучения социума. Если привести грубую аналогию, то любой язык – это операционная система, с помощью которой работают человеческие мозги. Но для меня важным был не только язык, со всем многообразием его коннотаций, но и сама литература. Например, такой ее параметр, как наиболее популярные образы героев. Потому что сисанами давно установлено, что если «герой» – действительно герой [98], деятель, человек, идущий вперед и преодолевающий трудности, значит социум на подъеме. Если же популярны противоположные образцы – страдающих людей, людей, одержимых страстями, людей, попавших под безжалостный каток этого мира и не нашедших никакого выхода, людей, зацикленных исключительно на собственных переживаниях, значит, социум загнивает, и в течение ближайших десятилетий его ждут серьезные внутренние потрясения. И дело тут вовсе, в недостатках пропаганды или недоработках идеологов. Люди, которым интересны именно такие герои, – уже внутренне больны. И запрещай тут или не запрещай подобные публикации, либо сколь угодно рьяно пропагандируй настоящих ήρως – ситуацию это не изменит. Умерла кошечка…

А вообще социум имеет огромное количество маркеров. Вот, например, употребление спиртного. Этот параметр очень интересен и многогранен. И дело тут далеко не только во вкусе и крепости употребляемых напитков, но и, например, в том, запивает ли данный социум спиртным еду или, наоборот, заедает выпитое… Но это так – мелкие «виньетки» на большом полотне, выстраиваемом сисанами. Профессионалы в области системного анализа способны работать с несколькими тысячами подобных маркеров. Мои же скромные способности, к сожалению, ограничивалась полутора сотнями. Из которых, до того момента как я попал в библиотеку, я сумел отобрать и означить всего около семи десятков. А остальными занялся только сейчас. Ибо к тому моменту, когда (ну и если, конечно) меня допустят под светлые очи политического руководства страны, я должен был уже иметь что сказать и… уметь это сказать так, чтобы меня услышали…

Когда машина тронулась – я откинулся на подушки сиденья и, закрыв глаза, вспомнил о своих ребятах. Интересно, что с ними сейчас?

Если честно, вся операция была проведена, как говорится, на живую нитку. Нет, Лугу-то мы взяли относительно легко. И первые сутки операция также развивалась словно по нотам. Во всяком случае, в моей зоне ответственности. Немцы просто оказались совершенно не готовы к тому, что в их тылу воцарится такой хаос. И к тому, что их возможности как контрбатарейной борьбы, так и прямого артиллерийского противодействия атакам наших войск окажутся серьезно подорваны. И к тому, что советская авиация будет едва ли не ходить у них по головам, а вот немецкая первые двое суток почти не появится в воздухе. И к тому, что выдвигающиеся для парирования советских ударов войска буквально увязнут в сонме «булавочных уколов»: коротких минометных налетов, а также обстрелов из стрелкового оружия и пулеметов маршевых колонн. Что в самых неожиданных местах окажутся заложены фугасы. Пусть и маломощные, чаще всего способные лишь оторвать колесо у автомобиля, но их наличие, тем не менее, заставит колонны остановиться и пустить вперед саперов, пешком и вручную, щупами проверяющих полотно и обочины дорог. Что те участки дорог, к которым вплотную подступает лес, окажутся просто завалены стволами деревьев, часть из которых, к тому же, окажется пусть и примитивно, но заминирована. И потому опять нужно будет вызывать и ждать саперов. И лишь только потом приступать к разборке… Да, каждый из этих завалов можно было ликвидировать за час-два, но спустя три-пять километров колонну ждал еще один такой же. А потом еще.

То есть каждый из этих «булавочных уколов» почти не наносил никакого урона. Даже потери от минометного и пулеметного огня, как правило, ограничивались лишь ранеными. Но их было много. И они отбирали у немецкой военной машины наиболее в данный момент драгоценный ресурс – время.

Так что даже подготовленная немецкая оборона, лишенная авиационной и артиллеристской поддержки, своевременного подвоза боеприпасов и подхода резервов, начала потихоньку рассыпаться. Поэтому к исходу вторых суток наступления советские войска не только сумели взломать оборону противника на трех участках фронта, но и ввести в прорыв… ну, наверное, это можно назвать конно-механизированными группами. А как еще можно назвать соединение, состоящее как из танков, причем, преимущественно старых типов – Т-26, Т-38 и БТ (все, что смогли собрать, ибо вся новая техника шла прямиком под Москву, где двадцатого декабря также началось масштабное наступление), так и из пехотных частей, в принципе совершенно обычных, но… посаженных на сани. На санях же везли и средства усиления в виде пулеметов и минометов, и мины для инженерного оборудования позиций, и боезапас, и даже радиостанции, с помощью которых, сквозь треск и хрипы, наводили авиацию на застрявшие немецкие колонны.

Организацией подобного «застревания» также занимались и мои ребята (из числа тех, что не обороняли Лугу, а атаковали аэродромы, артиллерию и т. п.), предварительно обойдя немцев узкими лесными дорожками и заперев их, заняв какое-нибудь лесное или речное дефиле, которое по текущей погоде было ну никак не обойти. Ненадолго. На час, на два. Только чтобы успели подлететь самолеты и несколько раз проштурмовать скученные на дороге и вдоль нее немецкие войска. Потом эти группы бесследно исчезали, чтобы появиться через десяток километров в очередном дефиле. И снова исчезнуть после еще одного короткого боя. Так что немцы умело оборонялись, маневрируя, перебрасывая резервы, но при этом их потери, вследствие подобной тактики, резко возросли. И потому они начали откатываться назад, теряя людей, быстро умирающих на морозе даже от не слишком опасных в любых других условиях ран, бросая сломавшуюся и застрявшую технику, оружие, в котором намертво схватилась смесь нагара (после очередного боя некогда и негде было почистить оружие) и не приспособленной к подобным морозам смазки…