Илья Стальнов - Ночь пяти стихий

– Ничего, скоро сполна за все получишь. Варвара слышала эти слова, что-то в тоне Рыжего ей не понравилось, но всерьез принимать их – много чести будет!

За дверями стоял управляющий. Он погрозил Варваре пальцем.

– Куда запропастилась? Тебя сам Егорий Иванович. видеть желает. Говорит, хочу, чтоб Варвара мне подавала да чарку подносила, а боле видеть никого не желаю. Говорит, шибко хочет тебя за зад ущипнуть… Говорит, такого мягкого зада еще ни у кого не видал, ха!

– А тебе б, Ефим, только бесстыдные слова говорить. Хуже Бориски, право слово.

– Поговори у меня… Живо на кухню – гуся в яблоках подавать будешь, и чтоб на твоих устах улыбка сияла. Ясно? И не боись. Скоро их всех брагой развезет, не до нас им станет.

Варя пошла на кухню, взяла там большой медный поднос с аппетитно пахнущим гусем, обложенным яблоками и местами для красоты утыканным гусиными перьями. Идти и смотреть на пьяного Егория ей не хотелось, а не идти нельзя. Варвара вздохнула, подняла тяжелый поднос и направилась в терем.

Уже прилично опьяневший губной староста стучал по столу медной кружкой, которую держал в правой руке. Левой рукой он обнимал Фрола – заплечных дел мастера. Тот хоть и находился неизмеримо ниже губного старосты по своему положению, но был правой рукой Егория. А верностью своей и хорошей работой заслужил право сидеть за одним столом с хозяином и поднимать с ним кружку.

Фрол был невысок ростом, узкоплеч, с длинными руками и узловатыми, необычайно сильными пальцами. Один глаз его косил, а потому казалось, что смотрит он не только на собеседника, но и куда-то в сторону и видит там что-то шибко важное. Своей работой он был доволен вполне и не считал ее зазорной, как, впрочем, и окружающие. Профессия палача уважалась. Хорошее жалованье, казенные харчи, да еще с губным старостой и воеводой чуть ли не запанибрата. И помимо жалованья, как и все другие палачи, он неплохо наживался, продавая заключенным в тюрьме водку.

– Во, Варвара! – крикнул губной староста, поднимая на девушку осоловелые глаза. – Вот кого мне ущипнуть хочется. Наши-то барыни-боярыни все белятся да румянятся, а это сильно умаляет их красоту. А попробуй-ка кто из них отказаться от белил да румян, так и вообще посмотреть не на что будет. А вот Варваре белила да румяна ни к чему, и так хороша!

Он потянулся к ней, чуть не упав при этом на пол, но успел ухватиться за руку молодухи и рывком посадил ее на лавку рядом с собой.

– Садись, Варвара, давай покалякаем. Она пожала плечами, потупилась. Все мысли ее были заняты тем, как бы выбраться отсюда.

– Я тож-же с бабами люблю говорить, – немного заикаясь, произнес заплечных дел мастер. – У них кожа тонкая и нежная, с ними щипчиками хорошо работать. И огонь неплохо действует. Вообще, с бабами легче.

– Тихо мне, изверг! – хлопнул ладонью по столу губной староста так, что кружка подскочила. Он оторвал ножку от гуся, с невероятной скоростью обглодал, а кость с размаху бросил в угол. – Ты, Фрол, с бабами без щипчиков и говорить не можешь?

– Не могу, хозяин, – махнул рукой Фрол и приложился к своей кружке. – А как с ними по-другому? Ежели батоги взять, то их тоже для бабы меньше, чем для мужика требуется, но все ж таки батоги хуже, чем щипчики… Еще бабу лаской можно взять, но то исключительно для удовольствия, да и антирес не великий.

– Антирес не великий… – передразнил палача Егорий. – Что ты, пустая башка, понимаешь! – Он легонько ущипнул Варю за щеку. – Щечки, как спелые яблоки, кожа, как у молочного поросенка, а ты – антиреса нет. Дуб ты, Фрол, развесистый, хоть и важный в своем деле знаток. А ты. Варвара, что скажешь? Есть для мужика в бабе антирес иль нет?

– Ох, и не знаю, что сказать-то, – она попыталась было встать, но губной староста, вцепившись в руку, удержал ее.

– Погодь.

– Там кулебяка подошла, нести надо.

– На что мне, красавица, кулебяка? Не ходи, с тобой тут светлее стало. Правда, Фрол?

– Истинная правда. Вон, в том углу светится, ей-богу, – перекрестился Фрол.

– Дурак, это солнышко закатное в оконце светит. Вон какой закат сегодня красивый. Прям, как кровь, красный. Любишь, Варвара, говорят, по лесу гулять, красотами любоваться?

– Люблю.

– Любишь… Уж пора бы на парней почаще заглядываться, а тебе все грибочки да ягоды.

– Неохота мне на парней заглядываться. Где наши годы. – Этот разговор начинал раздражать Варвару, но куда денешься? После того как выпитого становится чересчур много, староста запросто мог выйти из себя из-за одного неосторожно брошенного слова или непочтительного жеста. Мог даже велеть выпороть, как было однажды. Боль же Варвара не переносила, боялась ее, а еще пуще боялась крови. От одного вида порезанного пальца ей становилось дурно.

– Годы как птицы. Не успеешь ухватить, глядь, а уже улетели. Хорошо, коль до старости, лет этак до полуста, дотянешь, а то лихорадка свалит – и быстренько в ящик сыграешь. Или люд разбойный в лесу выследит, по шее топориком, и нет тебе еще и двадцати, а душа уже в чистилище от грехов, нажитых делами неправедными, освобождается.

Губной староста с насмешкой смотрел на Варвару, и от его острого взора ей становилось как-то не по себе. Так же как и от слов его – внешне радушных, но от которых тянуло холодом.

– Я еще поживу. Долго поживу, – натянуто улыбнулась Варя.

– Эх, птичка, легка ты слишком разумом, доверчива, как тебе прожить-то долго?

Разговор с каждой минутой становился напряженнее, хоть на первый взгляд не скажешь – голос у губного старосты был мягок, почти ласков, слова учтивы. Но такая уж у него манера – мягко стелит, да жестко спать.

– Ну куда, спрашивается, девице все время одной по лесу шататься? И чего ты там находишь, в лесу этом глухом? Ладно бы польза была. А то вон Марьяна говорит, что не умеешь ты грибы собирать.

«Вот болтушка глупая, – зло подумала Варвара, и тут ей стало холодно и страшно. – А вдруг староста что-то заподозрил… Ну и пусть. Все равно наверняка ему ничего неведомо, иначе разговор бы другой был. Ну а я не дурочка, чтобы самой в чем-то сознаться».

– Лучше бы сидела дома. – Губной староста обгладывал вторую гусиную ножку и говорил с набитым ртом. – Пряжу бы пряла, ткань вышивала – польза бы хоть какая была. Ну да ладно, делай как хочешь, – отмахнулся он вдруг миролюбиво и слегка ущипнул испачканными в жиру пальцами Варвару за руку. – Ох, хороша девка! Правда, Фрол?

– Правда. Кожа тонкая, чувствительная. Варвара вздохнула с облегчением, обрадованная, что губной староста сменил тему. Похоже, просто языком треплет, чтобы что-то сказать. И не подозревает ее вовсе. А она уж разволновалась.

– Ну, я за кулебякой.

– Погоди, красавица, посиди еще со стариками, порадуй уж нас. Слушай, Варвара, тревожусь я за тебя все-таки. В лесу же медведи, разбойники – страстито какие.