Илья Стальнов - Ночь пяти стихий

– Вот уж не видела.

– Не видела? Ну-ка, посмотри на меня своими прекрасными глазами.

Она с замиранием сердца подняла глаза и тут, к удивлению своему, увидела, что Егорий почти трезв и просто валял дурака, прикидываясь пьяным. И что взор его остер, зол и пытлив. И что-то нехорошее для нее скрыто за взором этим.

Старостина рука схватила Варвару за косу.

– Эх, с разбойником слюбилась! Мало тебе добрых парней деревенских, с которыми могла по стогам сколько хочешь миловаться. Так тебе разбойника подавай, чтобы в темном углу хозяина твоего придушил.

– О чем разговор-то? – скривясь от боли, застонала Варвара. – Какой разбойник?

– Бориска!

Тут же в горницу влетел Рыжий, который, видать, терпеливо ждал за дверями, когда его кликнут.

– Рассказывай, Бориска.

– Ну, ходил в лесу. Ну…

– Что ну?

– Ну, видел их. Любилась с разбойничком. Из тех, которые с грабежом на починок наш приходили.

– Правда это? – Губной староста притянул к себе за косу Варвару и теперь смотрел ей прямо в глаза.

– Какая правда? Поклеп возводит! Злится, что я с ним ходить не хочу!

Внутри у Варвары стало пусто. Выследил-таки, черт рыжий.

– Нет, моя правда, – махнул рукой Рыжий. – Чего уж там. Варвара, говори как было.

– Неправда!

– А о чем они разговор вели? – спросил староста.

– Ну, – замялся Рыжий. – Ну, чтоб починок наш разорить и всех тут поубивать. А на добро, которое награбят, потом пить, да гулять, да жить весело.

– Врешь! – Варвара вырвалась из рук губного старосты и набросилась на Бориску, пытаясь вцепиться ему в лицо ногтями. – Не говорили мы об этом!

Рыжий отшатнулся, выставил вперед руки, пытаясь задержать девушку, но ногти ее все равно прошлись по его щекам, оставляя на них красные полосы. Подбежавший управляющий обхватил Варвару вокруг пышного бюста и не без труда оттащил ее в сторону. Сладить с ней было нелегко, как с разъяренной кошкой.

– Ну вот, сама во всем призналась, – засмеялся староста, довольный, что сработанная им ловушка подействовала. – Сама во всем ты и призналась. Значит, чтобы деревню спалить – разговора не было. А об чем был?

– Не знаю я ничего, – Варвара заплакала, понимая, что проговорилась как последняя дурочка и что дела ее теперь совсем плохи.

– Хороша девка, даже жалко, – вздохнул губной староста. – Но ничего не поделаешь. Требует долг мой тебя колесовать.

– Как?!

– За пособничество в разбое. Впрочем, могу тебе помочь, потому как добр по сути своей и снисходителен.

– Помоги, Егорий Иванович, – всхлипнула Варвара. – Ведь ничего худого я не замышляла. И ничем разбойникам не помогала.

– Не помогала, – заворчал староста. – А кто подтвердить может, что ты им не помогала? Как тебе на слово верить?

– Так кто же подтвердит?

В голове у Варвары все путалось, а по щекам текли горючие слезы. Она плохо соображала. Мысль о том, что железные прутья будут ломать ее кости, раздирать кожу, коверкать и рвать мясо, просто парализовывала ее.

– Кто, говоришь, подтвердит? Да тот разбойник может подтвердить. Надо только, чтобы он из чащи глухой вылез и предо мной предстал.

– Так зачем ему вылезать?

– Незачем, конечно. Вот ты его и выманишь оттуда. Придется, красавица, постараться.

Наконец Варвара поняла, что от нее хотят, и с негодованием воскликнула:

– Ни за что!

– Ты до завтра взаперти подумай. Варвара краса – длинная коса. Утро вечера мудренее.

Управляющий вытащил из сундука заранее приготовленную веревку и начал вязать девушку. Ему помогал Рыжий, которому хотелось отыграться на Варваре за обиды, но он сдерживался, лишь потуже затягивал узлы и шептал себе под нос: «За все тебе, болотная кикимора, достанется». Варвара же и не пыталась сопротивляться. Она оцепенела и застывшим взором смотрела куда-то вдаль, и по щекам ее текли слезы.

Когда девушку связали, Фрол, хрумкнув соленым огурцом, подошел к ней, пощупал кожу на шее и удовлетворенно кивнул:

– Хороша кожа. Как раз для работы. Пожалуй, угольками лучше получится, чем щипчиками…

Они идут, господин, – сказал Пантеомон, вбегая в залу, где Картанаг собирался предаться оргии с тремя рабынями. Они натирали маслами его тело и готовились ублажить его плоть.

– Видящий маг? – Картанаг встрепенулся, досадливо отмахнулся от женщин.

– И принц. Солнечный вестник донес, что они прошли южные острова!

Когда-то давно существовали совершенные системы связи, позволявшие доносить сквозь пространство и время звуки и изображения. Но эти знания были утеряны тысячи лет назад, так что наиболее распространенная связь ныне осуществлялась при помощи зеркал, которые имелись на всех возвышенностях. Люди, дежурившие у них, ждали сигнала от своих товарищей по цеху, находящихся у других зеркал в пределах видимости. Так вести могли облететь всю Империю за достаточно непродолжительное время.

– Когда они пересекли границу Империи?

– Вчера в полдень.

– Значит, будут к ночи. Надо готовить встречу нашим друзьям.

– Как прикажешь, хозяин, – кивнул Пантеомон., – Я приказываю.

– Я готовлю людей и оружие. Я встречу их так, как положено столь высоким особам.

Картанаг кивнул, жестом отпуская своего слугу. Потом посмотрел на рабынь. Желание ушло. Мысли были заняты совершенно другим.

– Вон, – крикнул он.

Рабыни поспешно покинули помещение, оставив хозяина одного.

Картанаг сжал камень, который взял в разгромленном Дворце Света у старого мага. От «Лунного осколка» исходил холод.

– Луна – владычица тьмы, хозяйка ночной нечисти и демонов. Ты дала силу этому камню, – советник прикрыл глаза.

Его уже столько дней не оставляли яркие воспоминания – корчащееся обнаженное тело на кресте, пылающий круг, шепчущие мертвые губы. И рвущиеся наружу тени обитателей темного мира.

Сознание неумолимо вновь и вновь возвращалось к этому моменту. Душу влекло в центр круга. Тянуло раствориться, перешагнуть порог. Картанаг еще раз убедился в том, насколько опасно темное искусство. Что, если однажды воля откажет, и он, Картанаг, станет пленником круга. Круг умеет лишать воли.

Жизнь Картанага все больше превращалась в ежедневную борьбу – за себя. Он получал власть от тьмы, но тьма старалась взять власть над ним. И долго ли он продержится? Как хочется отдаться этому зову! Но Картанаг знал, что этого делать ни в коем случае нельзя. Тьма не признает благодарности за умножение плодов ее. Тьма признает только силу.

Но нет, он не будет корчиться в круге, его душу не будут рвать демоны тьмы. Но он найдет им другую пищу. Картанаг мечтал, что в круге будет корчиться Видящий маг. Желал увидеть его распятым там на кресте больше, чем кого бы то ни было. Почему, в чем источник столь сокрушающей ненависти?