Екатерина Александрова - Короли без короны

Соланж с сомнением открыла подаренную принцем шкатулку с драгоценностями и задумалась. Подарок был сделан к свадьбе, и теперь это означало, что принц и вовсе ничего не дарил. Но ведь его высочество без зазрения совести присвоил ее состояние, напомнила себе Соланж, и, значит, она имеет право вернуть себе хоть что-нибудь. Девушка решительно вытащила из шкатулки первую попавшуюся брошь и перстень. Нет, она не возьмет все драгоценности, она не принц, чтобы красть, и все же ей нужны деньги. Брошь, чтобы проникнуть в Лувр и просить заступничества королевы, и перстень, чтобы добраться до жениха. А если она не сможет добраться до Александра? — по здравым размышлениям усомнилась в своих способностях Соланж. Ехать одной… Бог знает, куда… по охваченной войной стране… Мадмуазель вспомнила утверждения, будто в Париже множество монастырей, и решила пожертвовать перстень за убежище в обители. Уж монахини то не выдадут ее принцу!

За окном слабо разгорался рассвет, и Соланж поняла, что пора уходить. Спящий привратник не заметил, как чья-то тень выскользнула из дворца и торопливо двинулась вдоль улицы. Огромный чужой город окружил девушку, и на мгновение ей стало страшно. Соланж совсем не знала Париж, узкие вонючие улицы внушали ей ужас, а редкие прохожие подозрения и страх. И все же возвращаться к принцу было еще страшнее. Соланж поручила себя заботам Всевышнего и отправилась, куда глаза глядят. Надо было найти ростовщика, заложить брошь и пробраться в Лувр. Иначе ей было лучше броситься в Сену.

На аудиенцию к королеве-матери Луиза де Коэтиви собиралась с особой тщательностью. Самое нарядное платье, которое раньше слов должно было сообщить ее величеству, что поручение успешно выполнено. Лучшие драгоценности, дабы намекнуть обрадованным ее отсутствием дамам, что она никому не позволит занять свое место при дворе. Самые дорогие и изысканные духи.

Старания графини не пропали даром, и, проходя по галереям Лувра, Луиза купалась в восторженных и откровенных взглядах мужчин и завистливых взорах женщин. Графиня не сомневалась, что вскоре станет самой влиятельной дамой двора, ибо обиженная на женитьбу брата мадам Маргарита избегала появляться на людях, королева Луиза вовсе не имела влияния, а прочие красотки не смогли заманить Франсуа обратно в Париж.

Мадам Екатерина благосклонно выслушала отчет прислужницы, но, ласково потрепав Луизу по щеке, сообщила, что намерена дать графине еще одно поручение. Луиза изобразила внимание.

— Я хочу, чтобы вы получили прощение принцессы Релинген, — объявила королева-мать и досадливо поморщилась, заметив искреннее недоумение в глазах Луизы. — Неужели вы полагали, милочка, будто ее высочество будет довольна похищением воспитанника? Принцесса немедленно вернулась в Париж, и мне стоило немалых усилий убедить ее высочество оставить моего внука при дворе. Однако теперь, коль скоро принцесса Релинген не собирается никуда уезжать, вам надлежит идти к ней и молить о прощении. Мне все равно, как вы этого достигните, но я не желаю, чтобы она затаила на нас обиду.

Графиня привычно склонилась к руке ее величества и вышла вон. Королева-мать задумчиво смотрела ей вслед, по обыкновению перебирая четки. Что, если принцесса Релинген не пожелает простить графиню? А впрочем… Мадам Екатерина пожала плечами. Мятежный сын вернулся в Париж, и, значит, отныне Луиза была не так уж ей и нужна. Принцесса Релинген могла делать с дурехой, что угодно.

Всю дорогу до дворца Релингенов Луиза де Коэтиви размышляла, что в последнее время ей излишне «везет» на провинциалок. Королева Луиза, Соланж де Сен-Жиль, Аньес… По мнению графини, эти добродетельные дуры были просто созданы для того, чтобы вечно скрываться в тени великолепных мужей, ежегодно рожать, заниматься хозяйством, вышивать церковные покровы и молиться по монастырям. За последние годы Аньес Релинген лишь дважды появлялась при дворе — на коронации Генриха и его свадьбе, а все оставшееся время безвылазно сидела в Лоше, ничем не отличаясь от деревенских гусынь, не обремененных титулом. Эти признаки доказывали графине, что фламандская простушка даже не подозревала, что значит быть принцессой, и, следовательно, необходимо было с первых же слов дать понять Аньес, что их дружба остались в прошлом, вместе с беспечной юностью, а положение мелкой фламандской принцессы не может даже сравниться с положением самой блистательной дамы двора и матери сына короля Франции.

Окрыленная подобными размышлениями, графиня явилась во дворец Релингенов, вооруженная чувством снисходительного превосходства, и потому была немало удивлена и раздосадована, когда лакеи чуть ли не полчаса продержали ее в передней, а потом провели не в личные апартаменты Аньес, а в большой зал, предназначенный для торжеств и приемов. Фламандская гусыня восседала в кресле, весьма напоминающем трон, а ее обычно кроткое лицо было строгим и недовольным. Что поделать, но в последний месяц Аньес Релинген очень часто вспоминала бывшую подругу, и эти воспоминания не способствовали добрый чувствам. Змею надо взрастить на собственной груди, размышляла Аньес, спасать от гнева отчима и королевы-матери, искать ей мужа, воспитывать ее ребенка, и все для того, чтобы при первом же несчастье она посмела ужалить ласкающую ее руку!

Нет, если бы Луиза обратилась к ней лично, признавала принцесса, думала о благе Алена и его будущем, возможно, Аньес и согласилась бы отпустить воспитанника ко двору. Однако похищение ребенка вызывало в принцессе такой гнев, усиленный запоздалым страхом за жизнь мальчика, что Аньес так и подмывало объяснить зарвавшейся родственнице, что положение придворной шлюхи не дает права Луизе шутить шутки с независимой государыней. Аньес даже принялась за вышивание, надеясь, что рукоделие лучше всего поможет ей справиться с гневом. Однако ее обращение к гостье было таким неласковым, что оскорбленная почти королевским высокомерием бывшей подруги Луиза вскинула голову.

— Ах, оставьте эти упреки, кузина, — недовольно ответила графиня де Коэтиви, — вам оказали честь воспитывать сына короля, но что вы могли сделать для него в своем жалком Лоше? Отныне будущее Луи наша забота, моя и королевы-матери, не вмешивайтесь не в свое дело.

— Если бы здесь был мой или же ваш муж, — выпрямилась принцесса, — то за вашу выходку с Аленом вас ожидала бы хорошая порка. Ваше счастье, что один сейчас в Риме, а второй в Вальядолиде.

— Это ваше счастье, что мой кузен покинул Париж, — немедленно парировала графиня, — иначе он задал бы вам изрядную трепку за дерзость. Не забывайте, Аньес, вы всего лишь жена моего любимого кузена, а я мать сына короля.