Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1

– Он что, меня имел в виду?! – воскликнул искренне возмущённый Николай.

– Тебя, Коля, тебя, – слабо улыбнулась Евгения. – Но ты успокойся, я в тот момент уже не верила в то, что говорил этот лживый человек.

– Почему? – спросил Николай, тут же понял, что сморозил глупость, и укоризненный взгляд Евгении был тому лишь подтверждением, потому поспешил поправиться. – Я имею в виду, как ты его разоблачила?

– В тот момент никак, – ответила Евгения. – Просто внутри меня стало образовываться нечто кричащее: не верь этому уроду, он врёт, врёт! Тогда я просто ушла, сославшись на то, что мне надо всё обдумать, и поспешила домой, где почти сразу свалилась в горячке.

– Это я помню, – кивнул Николай. – Ты нас всех тогда сильно напугала. Была без сознания, сильно температурила, бредила, а врачи разводили руками. Но через два дня всё прошло. Правда, ты стала какой-то другой.

– Ты заметил?

– И не только я, но сейчас неважно.

– Да нет, Коля, – возразила Евгения, – именно это сейчас и важно. В те два дня я реально ощущала себя одновременно двумя женщинами. Одна, прежняя, металась в жару, другая, новая, как бы смотрела фильм про себя настоящую. Эта мразь, Ляховицкий, включил некий таинственный механизм, назвав меня Юлией, без понятия о том, что это и есть моё настоящее имя. Юлия Гольдберг, тебе знакомо это имя, Коля? По глазам вижу, что знакомо. Да, я та самая девушка, которая забеременела от младшего Абрамова, и чья жизнь столь трагически оборвалась падением с крыши. Ты знаешь, Коля, а я ведь побывала на своей могиле. Скажу тебе: это забавно…

Недоговорив, Евгения замолкла. Молчал и Николай. Потом женщина продолжила рассказ, но не с того места, на котором остановилась.

– То, что я видела по ту сторону сознания в те два дня, совсем не похоже ни на сон, ни на бред, потому я и назвала это фильмом – очень схоже, с одной лишь разницей: ты сидишь не в зале, а находишься внутри действа в качестве бестелесного наблюдателя. В основном вся жизнь пролетала передо мной на ускоренной перемотке, но иногда действо замедлялось и шло со всеми подробностями. Притом я видела не только то, что происходило непосредственно со мной, но и то, чего видеть в настоящей жизни никак не могла. Вот только почему-то я была абсолютно уверена: всё так и было!

…Если в прихожей Руфь ещё испытывала лёгкое волнение, то, войдя в комнату, сразу от него избавилась. Накрытый стол был, по её мнению, явным признаком капитуляции. Потому в предложенное полукресло Руфь опустилась с видом победительницы. Ольга Абрамова села по другую сторону стола.

– Чай, или предпочитаете чего покрепче? – спросила хозяйка дома.

– Прежде чем что-то отведать с этого стола, я хотела бы получить ответ на вопрос, который я поставила пред вами во время нашей прошлой встречи.

Произнося эту фразу, Руфь нравилась самой себе. Поза надменная, чуть вызывающая. Слова слетают с ярко накрашенных губ, как острые стрелы. И хотя противник, как ей думается, повержен, не стоит его щадить раньше времени. Вот станем родственниками, тогда…

– Нет.

Ответ Абрамовой настолько не вплетался в мысли Руфь, что она поначалу восприняла его как оговорку.

– Вы сказали «нет», – уточнила она, – я не ослышалась?

– Вы не ослышались, – подтвердила Ольга. – Наш ответ на ваше предложение: нет, свадьбы не будет!

– Но как же так, – пролепетала Руфь, – я ведь вам сказала, что Юлечка беременна. Или, – на её лице мелькнула догадка, – Глеб отрицает, что является отцом будущего ребёнка?

– Нет, – голос Ольги звучал мягко, доброжелательно. – Мой сын не отрицает, что между ним и вашей дочерью произошло… соитие, простите, не смогла подобрать другого слова.

– К чёрту ваши извинения! – воскликнула Руфь. – Если он ничего не отрицает, как прикажете понимать его отказ жениться?!

– Это не его отказ, – поправила Ольга, – это наш общий отказ, отказ всей нашей семьи.

– К чёрту вашу семью! – Руфь распалялась всё больше и больше. – Чем вам не подходит моя дочь?! А… кажется, понимаю. Она вам не подходит, потому что она еврейка, я угадала?!

– Какая глупость… – поморщилась Ольга.

– Глупость?! – вскричала Руфь. – Хороша глупость, из-за которой у моей девочки растёт живот!

– Вот что! – голос Абрамовой настолько враз окреп, что заморозил на устах Руфь готовые слететь с них слова. – Хватит истерить. Помолчите немного и послушайте меня! Я поговорила с Глебом. Он хорошо отзывается о Юле, он не отрицает того, что она ему немного нравится, но он её не любит. Понимаете? Нелюбит!

Щёки Руфь вспыхнули, как два аленьких цветочка.

– То есть, вы хотите сказать, что ваш сын обрюхатил мою дочь без любви? Проще говоря, изнасиловал мою девочку?!

– Но-но, – нахмурилась Абрамова. – Не стоит бросаться словами. На той злосчастной вечеринке было довольно много народу. Я провела негласное расследование, и выяснила: есть немало свидетелей того, что Юля уединилась с Глебом по доброй воле.

– Вот именно! – воскликнула Руфь. – Девочка доверилась ему, а он воспользовался её наивностью, теперь же отказывается жениться – это бесчестно!

– А расплачиваться всю жизнь за юношескую глупость – это, значит, благородно? – фыркнула Ольга. – Если на то пошло, бесчестно подкладывать наивную девушку под наивного юношу ради того, чтобы устроить дочери выгодный брак!

Лицо Руфь пошло пятнами:

– Да… да как вы могли предположить такое?!

– А что я должна предположить? – пожала плечами Ольга. – Что еврейская мать не упредила малолетнюю дочь обо всех последствиях соития с мужчиной? Согласитесь, глупо! Остаётся предположить только то, что я озвучила…

– А ты знаешь, Коля, – грустно улыбнулась Евгения. – Мама Глеба ошиблась лишь в деталях, когда предположила, что моя мать способствовала тому, чтобы между мной и Глебом случилось то, что случилось. Ольга Владимировна очень проницательная женщина. Недаром она единственная, кто узнал меня в новом обличии.

– Ольга тебя узнала?!

– Ну, не так, чтобы совсем, – пошла на попятную Евгения. – Она ведь и видела-то меня вживую только издали. Но когда меня с ней знакомили в качестве жены Михаила, между нами явно что-то проскочило.

– Ну да, с Ведьмы станется, – пробурчал Николай.

– Ведьмы? – удивилась Евгения.

– Ольгина подпольная кличка, – пояснил Николай.

Евгения кивнула и вернулась к рассказу…

…Все расчёты Руфь рушились, как карточный домик. Было от чего впасть в отчаяние. А Абрамова продолжала говорить:

– Я не предлагаю делать аборт. Ваш супруг, насколько мне известно, врач, ему и карты в руки. Скажет, что надо рожать – пусть рожает! Но ребёнок будет воспитываться либо в вашей, либо в нашей семье. Это наше последнее слово!