Борис Батыршин - Египетский манускрипт

Олег Иванович кивнул. Они приметили оружейный магазин еще во время достопамятной прогулки по центру города, закончившейся позорной сделкой с часами. Позже Олег Иванович закупался оружием у Биткова – «лебель», сослуживший сегодня такую хорошую службу, был приобретен именно там.

– Ну и зачем тебе этот курьез? Тяжеленный, неудобный, конструкция такая, что в страшном сне не приснится. Как у него барабан открывается, ну-ка…

Ваня оживился. Если разговор перетечет в техническое русло – глядишь, и обойдется без нотаций…

– Да вот, смотри! – Мальчик отобрал «галан» у отца и ловко откинул разъемную раму, демонстрируя достижение французской оружейной школы. – Видишь? Я, как увидел, сразу решил – беру! Где еще такое угробище сыщешь? А бьет ничего, солидно.

– Да уж… – Олег Иванович несколько раз клацнул рычагом, заставляя револьвер раскрываться подобно бутону экзотического цветка из вороненой стали. – Чего только люди не навыдумывали. Ладно, держи, вояка, – и он протянул револьвер сыну. – Почистить только не забудь.

Олег Иванович с Ваней покачивались в седлах в середине небольшого кортежа. Следом за ними катилась арба с поклажей. Приставленный к ней солдат гортанно орал, охаживая ишака по бокам длинной хворостиной. Баш-чауш ехал впереди кортежа; пристроив поперек седла ремингтоновский карабин, он озирал окрестности, время от времени покрикивая на подчиненных.

После стычки с бедуинами прошло двое суток. Эти сорок восемь часов стали самыми нехлопотными за все путешествие; как и ожидал Олег Иванович, общество грозных османских вояк волшебным образом действовало на аборигенов. Стоило приблизиться к очередной горстке глинобитных халуп, как жители высыпали навстречу – все как один скрюченные в угодливых поклонах. Старейшины селений чуть ли не на коленях подползали к лошадям, хватаясь за стремена, угодливо тараторя… Баш-чауш в такие моменты подбоченивался – наслаждался оказанным ему и его людям почетом. Однако же плетки из рук не выпускал, вразумляя ею тех, кто проявлял усердие недостаточно рьяно.

На белых путешественников местные арабы косились с почтением – это вам не изможденные паломники. В сопровождении солдат султана могли путешествовать только очень важные господа!

Так же разрешались и проблемы ночлега, фуража и все прочее, что составляет прелести ближневосточного скитальческого быта. Для «американцев» очищали лучшую из хибар (мудрено было понять, чем она отличалась от соседних развалюх, но баш-чаушу виднее), бесцеремонно выкидывая владельцев наружу. Те, впрочем, не возражали. Олег Иванович пытался протестовать, но успеха не имел. Для очистки совести он оделял «изгнанников» горсткой медяков, но баш-чауш, высокомерно наблюдавший за хлопотами Семенова, тут же вносил в этот процесс коррективы – изрядная часть бакшиша, полученного «за беспокойство», оседала в карманах османского воителя…

К Маалюле маленький караван вышел под вечер второго дня. С полудня на горизонте показалась невысокая горная гряда – проводник, прихваченный в последнем селении, тыкал пальцем и повторял: «Маалюля! Маалюля!» Баш-чауш довольно покивал, после чего подъехал к Олегу Ивановичу и разразился длинной тирадой. По-английски баш-чауш не знал ни слова, так что рапортовал «американскому гостю» по-турецки, полагая это непременной частью своей службы. Семенов благосклонно покивал – он и сам видел, что до вожделенной цели осталось всего ничего. Лошади тоже почуяли конец пути; даже осел, впряженный в арбу, доверху груженную кофрами и чемоданами, зашагал резвее. Дорога стала пошире; холмы расступились, силуэт скальной гряды, в отрогах которой прятался монастырь, придвигался с каждым часом. На тракте то и дело попадались люди, в основном местные, арабы, все как один навьюченные не хуже своих крошечных, облезлых ослов. Два раза путешественники обгоняли и монахов – все это были греки. Первый же встреченный монах широко перекрестил европейцев – путешественники почтительно склонились в седлах, а Ваня еще и перекрестился по-православному, справа налево. Баш-чауш нахмурился, прикрикнул на солдат, и маленький караван прибавил ходу; всем хотелось заночевать под сводами гостевых дворов Маалюли…

Маалюля – городок небольшой. Во всяком случае, по российским меркам. Он живописнейшим образом расположился в ущелье среди цепи скалистых гор Каламун на довольно приличной высоте – полтора с лишним километра над уровнем моря. Слово «Маалюля» в переводе с местного означает «вход»; это, между прочим, не случайно, ибо по преданию именно в этих местах имел место важный библейский сюжет – убийство Авеля Каином. Склоны горы (скорее даже невысокого горного хребта, подобных которому в Сирии и Палестине немало) покрывает густая поросль. Повсюду – финиковые пальмы, смоковницы и оливы. В отрогах горы полно пещер, гротов, что весьма живописно и очень подходит для постройки келий и скитов для отшельников, чем последние с удовольствием занимаются уже пару тысяч лет. В Маалюле расположены два важнейших для всех христиан монастыря: монастырь Святой Феклы и монастырь Святого Сергия.

У подножия горы стоит православный женский монастырь Святой Феклы, относящийся к Антиохейской патриархии. Он был построен рядом с местом, где, как считают, находилась пещера святой Феклы. Место сохранилось до наших дней, в пещере пребывают мощи святой, здесь же устроена часовня, и множество паломников приходят молить у Феклы исцеления.

Будучи вынужденными задержаться в Маалюле сверх ожидаемого, мы, разумеется, нашли время для посещения этой пещеры. Место производит сильнейшее впечатление! С потолка грота капает вода, пробирающаяся сюда из источника внутри скал. Отсюда черпала воду Фекла, и потому каждая ее капля считается целебной. Сама часовня считается жемчужиной немаленького монастырского комплекса, который включает также церковь и приют для детей-сирот. В самом монастыре живут пятнадцать монахинь. Настоятельница – мать Апраксия; однако же на момент нашего прибытия она находилась в отъезде, что в итоге и стало причиной нашей невольной задержки.

Наш караван следовал вдоль ручья, по дороге, выложенной, наверное, еще в добиблейские времена круглыми булыжниками. Арабки набирали здесь воду в свои черные глиняные кувшины и, ловко удерживая их на головах, уходили в селение. Нас было взяли в оборот стайки ребятни, с требованиями бакшиша, но, увидев грозные усы баш-чауша, немедленно отстали. То-то, малолетки, тут есть кому бакшиш брать…

Так мы и въехали в Маалюлю: баш-чауш впереди, за ним кавалеристы-краснофесочники, потом мы с Иваном, а замыкала кортеж тарахтящая по брусчатке обозная арба. По обеим сторонам улицы тянулись домишки – все как один уже занятые паломниками, прибывшими сюда раньше. Нам предложили для ночлега один из домиков здешнего священника-араба. Впрочем, я не знаю, как и назвать это помещение – домом ли, сараем ли, а то и просто отдельно стоящей комнатушкой. Это была небольшая мазанка с глиняными нарами по двум стенам, с земляным полом и с кровлей из жердей. Вместо окна небольшое отверстие. Ни украшений, ни мебели; буквально ничего не было, кроме двух-трех циновок. Мы с надеждой взглянули на нашего стража, но – увы, похоже, его влияния было недостаточно для того, чтобы раздобыть для нас приют поприличнее. Что ж, за неимением гербовой будем писать на бумажной обертке.