Борис Батыршин - Египетский манускрипт

Барон ошеломленно воззрился на собеседницу. Никонов прислонился к косяку двери и ждал, предпочитая не вмешиваться; Ольга тем временем продолжала:

– Я понимаю, что мой туалет несколько… мм… не подходит для предстоящей прогулки, но все же надеюсь не стать вам обузой. – Девушка откровенно наслаждалась произведенным эффектом. – Итак, барон, не посвятите ли вы меня в детали предстоящей операции? Ведь вы, как говорил Сергей, человек опытный в делах определенного рода? Так кого будем валить?

И девушка торжествующе обвела взглядом мужчин – и обомлевшего барона, и Никонова, который так и не покинул своего наблюдательного пункта у дверного косяка, и Николку, старательно изображавшего из себя жену Лота, после не вовремя проявленного любопытства…

Дверь с треском распахнулась:

– Сергей Лексеич! Беда, Сергей Лексеич! Стрейкеровы головорезы на Гороховскую поехали, к дому Овчинниковых! Затеяли, видать, что-то нехорошее!

Яша появился столь стремительно, что прислуга даже не успела доложить Никонову о новом визите нахального молодого человека. Заговорщики как раз заканчивали сборы; условленные с Яшей два часа подходили к концу, пора было ехать к клинике. Барон, в очередной раз проверивший, ладно ли пристроен под одеждой арсенал тайной войны, совсем было предложил присесть на дорожку – как по лестнице застучали торопливые каблуки, и в гостиную влетел Яков. Он судорожно дышал, будто после долгого бега.

К нему немедленно кинулись. Ольга, враз растеряв показное высокомерие, засуетилась вокруг молодого человека. Никонов пододвинул стул – Яша кулем повалился на мягкое сиденье. Барон участливо поддерживал его под локоть; только Николка как стоял столбом, так и продолжал стоять.

Выпалив первую фразу, Яша мучительно раскашлялся. Барон обернулся к Николке, но тот уже сам сообразил – кинулся к остывшему самовару. Приняв дрожащими, неловкими руками стакан, Яков одним духом шумно, с брызгами, выпил его и начал рассказывать.

Дело было так. Прибыв на место, Яша занял уже знакомый ему наблюдательный пункт – на другой стороне улицы, наискосок от клиники. Было условлено, что, когда остальные заговорщики подъедут к месту, Ольга, которой подручные Стрейкера пока не знали в лицо, дойдет до «лазутчика» и подаст сигнал. Никонову и Корфу назначено было ждать в засаде, за углом. Там же, в квартале от перекрестка, собирались оставить извозчика – со строгим наказом во что бы то ни стало дождаться седоков. Для верности с извозчиком должен был побыть Николка.

Корф хотел сам отправиться к Яше, но его отговорили. Нельзя было исключать, что слежку успели приставить и к лейтенанту, а значит, могли видеть его с Корфом; тогда появление лейб-кирасира насторожило бы супостатов.

Дальше Яков должен был отступить к «засаде» и обрисовать барону и Никонову ситуацию. Ольге предписывалось и впредь следить за клиникой и, в случае прибытия к неприятелю подкреплений, подать сигнал.

Отменно составленный план был совершенно нарушен через какие-то четверть часа. К клинике подъехала пролетка, и из нее выбрался молодой человек в студенческом сюртуке и фуражке с гербом Императорского технического училища. В правой руке визитер держал то ли шляпную картонку, то ли круглую коробку, в такие кондитеры обыкновенно упаковывают кремовые торты. В поперечнике коробка имела вершков семь [22]и столько же примерно в высоту. Коробка была перевязана толстой бечевкой; молодой человек нес ее осторожно, держа несколько на отлете.

Яков сразу узнал студента: это он в облике мелкого приказчика следил за домом Овчинниковых – как раз перед их стычкой с громилами бельгийца. Они, кстати, тоже были здесь – в швейцарской. Раз в несколько минут один из них выходил на крыльцо и лениво осматривался по сторонам.

«Студент» пробыл в клинике недолго – скорее всего, он вообще не ходил дальше швейцарской. Через короткое время визитер вновь появился на улице; за ним покорно шли оба громилы. Коробка все так же была при молодом человеке, и он точно так же держал ее на отлете. Все трое сели в поджидавшую пролетку; извозчик тронул экипаж, и тот прогрохотал по булыжникам мостовой точнехонько мимо Яши. Молодой человек постарался слиться с кирпичным столбом ограды, за которым оборудовал наблюдательный пункт, – и тем не менее отчетливо слышал, как седок скомандовал кучеру: «Гони на Гороховскую!»

Якову повезло: не успела пролетка скрыться за углом на Самотеке, как молодой человек уже успел поймать «ваньку», сунуть тому гривенник (пообещав по прибытии еще один) и не спеша, на безопасном расстоянии, отправиться вдогонку за экипажем. Тот и правда доехал до Гороховской. За несколько кварталов от дома Овчинниковых пролетку отпустили. Громилы спрятались в ближайшей подворотне, а «студент» вышел на улицу и неспешным шагом пошел по тротуару. Коробка была при нем – и нес он ее по-прежнему осторожно, будто она была наполнена посудой из драгоценного фарфора. Дойдя до Николкиного дома, «студент» выбрал удобную позицию – в чахлом палисаднике напротив – и принялся наблюдать. Якову был отлично знаком этот палисадник: он и сам провел там не один час, причем за тем же самым занятием.

Только теперь Яше было не до наблюдений. Добравшись до поджидавшего «ваньки», Яков велел гнать что есть мочи – на Спасоглинищевский, к Никонову.

Вот уж «заставь дурака Богу молиться…»! Воодушевленный обещанным гривенником, «ванька» и правда не жалел ни своей, и без того дышащей на ладан таратайки, ни запряженной в нее ледащей клячи. На Чистых прудах пролетка зацепила задней осью за афишную тумбу, колесо отлетело – и Яков, после нескольких неудачных попыток поймать другого извозчика, кинулся бежать – и не останавливался до самого дома инженера Выбегова.

– Похоже, господа, эти скоты больше ничего не знают.

Барон хмуро разглядывал связанных хитровцев. Те затравленно косились на него – трусили. Отставной конногвардеец велел связать пленных «в козлы» – как это принято в австро-венгерской армии. Незадачливым душегубам спутали руки ремнями, пропустив их под коленями связанных ног, и привязали друг к другу спинами. И теперь, когда одного из них допрашивали, второй не только все слышал, но и ощущал, как подельник трясется от ужаса. А было с чего – в руках барон вертел угрожающего вида гуттаперчевую дубинку, то и дело ударяя ею по венскому креслу. Такого обращения несчастный предмет мебели выдержать не мог – резная, красного дерева, спинка, разломанная в щепки, наглядно показывала хитровцам, что будет с их ребрами, вздумай они упираться.

Никонов стоял в стороне и не вмешивался – он-то знал, что лейб-кирасир не станет мучить связанных пленников. Вот если развязать… но так далеко мстительность барона пока не заходила.