В. Бирюк - Обноженный

— Артёмий, ну что ты пристал к булаве с кинжалом! У Сухана и своё оружие есть. С изменяемой геометрией крыла.

— Это что такое? Покажи. А… Не, Иване, это… с изменяемой геометрией… в другой раз. Давай лучше попробуем полуторный меч с цепным моргенштерном…

Сухан делал, повторял, оттачивал, показывал… И — запоминал. На глазах превращаясь в очень высокопрофессионального бойца-универсала.

«Ходячий мертвец» — «универсальный солдат»? Увы — только наглядное пособие. Тренажёр. Как играть в большой теннис от стенки.

Повторить, показать приём, связку — великолепно. Учебный бой — прекрасно. Когда «все ходы расписаны». А вот если партнёр ошибается… Хорошо — если просто остановится. А то — продолжает молотить не глядя.

— Сухан, вот ты делаешь выпад копьём. А я — твой противник. Вот противник уходит вправо. Что надо сделать?

— Не знаю.

— Надо довернуться и со всей силы подтоком… Уййё… Ты, б…га, м…к не закопанный! Зомбяк пи…крылый! Ты ох…л?! Срань господня!

— Иване, перестань ругаться. А то боженька язык отх…ярит.

Никогда не видел безъязыкого попаданца. А должны быть — говорим-то мы всякое. Надо сдерживаться. Хотя бы на язык.

Но с зомби-то что делать? «Живой мертвец» — «Оружие первого удара»? Первый удар делает хорошо. А вот реакция противника… только если в рамках наработанного. Нарабатываем.

Одновременно — удваиваем группу обучающихся, интенсифицируем тренировки.

В реале — нагружаем меня, любимого, потому что Сухан от меня — никуда, а просто смотреть со стороны… Ничего, тяжело в ученье — легко в мученье. Работаем.

Как бы мне не было интересно заниматься саморазвитием в форме физкультуры или различных ремесленных дел, оставались и дела организационно-экономические. Все постоянно хотели кушать. «Дай мне детка…». Даю.

Едва стал санный путь, как погнали обоз в Смоленск. Два наших основных товара: штуки тонкого полотна-паутинки и кадушки колёсной мази. Пока Николай в городе, он, я уверен, сумеет их выгодно толкнуть. Чуть добавили образцов разной глиняной и деревянной посуды — пусть попробует потолковать на городском рынке.

А вскоре другой обоз привёз обновку: отца Никодима поставили-таки пресвитером в Невестино.

— О! Никодимка! Какими судьбами в наши края?

— Дык… эта… Владыко Мануил в благочестии своём соблаговолил поставить меня в приход Невестинский и благословил на подвиг пастырский.

— Это очень хорошо, что ты к нам заехал. У меня по твоей части — дел куча: крестить, венчать, отпевать…

— Да, боярич, наслышан я. Строишься ты сильно. Люди к тебе идут. Надобно освятить строения твои, исповеди от христиан православных принять, молебны отслужить, водосвятие провесть… Как рассчитываться-то будешь? Сам за требы заплатишь, или с людей твоих брать?

Вот же гнида!

Хотя… «всякий труд должен быть оплачен». Чистый бизнес, ничего личного. Но мне… «не по ндраву».

— Ты, голова пòпова, думай. Если ты ко мне по-людски, то и я к тебе по-человечески. Ты в вотчине даром службы отводишь — я тебе в Невестино незадорого помогаю. Поповское подворье там сгорело, церковка ободранная стоит… А — «нет», так — «нет». Всё через куны пойдёт. Вот, к примеру, придут вдруг лихие люди… или, ни с того, ни с сего — крестьяне бунтовать начнут…

Я радостно улыбался в лицо Никодиму. «С одной стороны нельзя не признать, с другой стороны нельзя не признаться»… Конечно, Аким, как вотчинный боярин, должен поддерживать в округе порядок и всемерно способствовать… Но случаются по жизни разные мелочи… типа — припозднились мы… а он-то уже того…

Никодим вылез из саней полный собственного, неизъяснимого словами, величия и глубокой уверенности в завтрашнем дне вплоть до дня Страшного Суда. Предполагаю, что он от самого Смоленска репетировал свою речь передо мной, выражение лица, интонации…

Как он, весь из себя с благодатью по самые ноздри и благословением епископским на бледном челе, торжественно въезжает, а тут я, типа смиренно подхожу под благословение пастырское, и, облобызав длань пресвитерскую, взыскую и алкаю наставлений и поучений…

Но моя буйная радость при его появлении — несколько сбила настрой. А мгновенный переход к острым вопросам «про деньги» — добил.

Ну не делают так на «Святой Руси»! Инновизм сплошной! Почти неотличимый от хамства.

Гостя надлежит напоить, накормить, в баньку сводить, за стол усадить… А не прямо с порога, прямо во дворе, колен не преклонивши и дланей не облобызавши, без интересований про здоровье, погоду, путь-дороженьку, «здоров ли твой скот? — а баба?»…

Никодим замялся, засмурыжил носом, а я — «молчание знак согласия» — уже понёс «по-базарному», в голос:

— Эй, люди добрые, гляньте какой у нас гость дорогой! Отец Никодим — новый пресвитер Невестинской церкви. Наш друг давнишний по делам Смоленским! Окормитель и увещеватель всего осиротевшего прихода нашего! Мы с ним на пару — бесов злых на Аннушкином подворье гоняли. Теперь вот заехал требы справить. Завтра с утра сразу и начнёт. И гроша не возьмёт. Ибо мы с ним — друзья боевые, плечом к плечу против чертовщины сатанинской… Ты вещи туда кинь, и — в баньку. Меньшак, баня горячая? Давай гостя дорогого долгожданного самолично веничком прогрей. Давай-давай.

К скромному вечернему застолью подтянулись и Аким с Яковым и Марьяшей, и Аннушка с законным мужем.

Чисто, тепло, светло, вкусно, мягко, доброжелательно и приветливо… По-семейному. Распаренный в бане, благостный Никодим только щурился как кот, поглядывая в низко вырезанное декольте посаженной рядом с ним Марьши.

Уточню: ничего срамного, обычная женская рубаха-голошейка. Да ещё и прикрыта платочком на плечах. Только платочек после второго тоста стал чуть сваливаться, а вырез… и сначала был чуть глубже обычного.

Никодим толкал речугу. О том, какой он талантливый и необыкновенный, как его все любят и уважают. Какие у него всякие особенные случаи случались. Марьяша ахала и, наклонившись к попику, смеялась глубоким грудным голосом. Отчего Никодим надувался как петух перед кукареку и запрокидывал в себя очередную кружку с бражкой.

Остальные тоже участвовали: Аким удивлённо-раздражённо поглядывал на дочку. С другой стороны стола злобно косился Чарджи. Рядом морщился и вспыхивал багровым румянцем стыда Ольбег. Впрочем, Артёмий и Ивашко, тоже приглашённые на ужин, старательно отвлекали его внимание более интересным — описанием вариантов взаимодействия пеших стрелков и копейщиков.

Как-то я со всем своим прогрессизмом-педагогизмом-экономизмом совершенно забыл о насущном — о семействе своём. Пора сестрицу замуж выдавать. А то нахлебаемся.

Нарастающее взаимное мурканье, идущее, после множества выпитого, уже без оглядки на присутствующих, чреватое спонтанной вспышкой самовыражения и мордобития всех присутствующих застольных психов, начиная с меня самого, было прервано мною, на правах хозяина, в нормальном боярском «святорусском» стиле: