Андрей Дмитрук - Битва богов

Боковым взглядом проследив, как улепетывает бородач, — смолчал князь, лишь воротник бобровый поднял и заторопился пуще…

Хотя день едва перевалил за обеденную пору, в квартале, кажется, никто не работал. Одну и ту же дурацкую фразу, пьяно спотыкаясь, твердила где-то гармошка: «Николай, давай закурим, Николай, давай…» У входа в лавку дралась за кусок тухлятины пара бродячих псов, ее подзуживал кружок зевак; а под крышею трущобной пятиэтажки набирал силу семейный мордобой — с бабьим визгом, с крутым матом, пока не увенчался звоном выбитого стекла. Точно и не валялись в паре верст отсюда трупы на загаженном снегу… Вечный бедняцкий праздник, — «рвань гуляет!» — гнетущий именно своей вечностью…

— Ох, не дождется он, не любит ждать! — поскуливал на ходу князь. — Стукнет ему в голову, и полетел: на «Виллу Родэ», в Стрельну, к цыганам…

— И мы туда же, друг мой, и мы туда же!.. — Хлюп, стук, хлюп — ровны, тверды шаги скуластого. — Я сегодня настроен решительно, разговор будет.

— А перенести… никак? Это же тащиться опять черт-те куда, трамваями, извозчиками…

— Вытерпите, придется. Расположение звезд сегодня — единственное в своем роде, переносить нельзя! — был серьезный ответ; князь не нашел, что возразить.

Пропетляв Бог весть какими закоулками, дворами, где по штабелям мокрых дров бродили пестрые стада кошек, измочив-таки ноги и одурев от сортирной вони в подворотнях, они выбрели, наконец, к искомому месту. Под обшарпанной стеной — кривые, сбитые ступени в подвал, коряво намалеванная вывеска над ними… Гнусная припортовая забегаловка, недавно по-модному названная «кафе».

Внизу, в прокуренном и пахнущем дурной пищею зальчике с занавесом из дешевого подкладочного атласа перед помостом, — должно быть, вечерами ломался тут оркестрик, а то и местный Вертинский выл «Жамэ» или «Кокаинеточку», — в зале почти никого не было. Спрятанный граммофон выводил жеманное танго. Рябой детина в фартуке, волоча валенки, тряпкой вытирал столы; в углу прихлебывали пиво и таращились поверх кружек два плотных, неприметно одетых сударика в котелках, — этих и ребенок мигом признал бы за филеров…

Впрочем, и сии потертые личности, и пара-тройка иных, явно охранного вида, тасовавшихся у дверей на двор и в кухню, сразу как бы исчезли, слились с мебелью, когда гости увидели того, к кому добирались через весь Васильевский.

Справа от помоста были приподняты над полом и разгорожены занавесями кабинки для «чистой», денежной публики. В одной из них, перед взводом пустых бутылок, локоть устроив на столе, а щеку на ладони, сидел мужчина, пьяный до ступора. Казалось, толкни его легонько — исчезнет шаткое равновесие, мешком рухнет, покатится на пол мужик… Был он страшно бледен; темные, расчесанные по-крестьянски надвое волосы достигали плеч, топорщилась лохматая борода. Костлявая ручища механически сгребла салат из фарфоровой миски, щепотью отправила в рот. Сметанный соус закапал на белую шелковую рубаху с расшитой грудью…

— Не поехал никуда, — злобно зашептал князь, — тут успел… ч-черт… теперь трех слов не свяжет!

— Свяжет, свяжет, — уверенно сказал скуластый; сделав несколько шагов к кабинке, сорвал с головы шляпу и сдержанно, изящно поклонился.

Видно, впервые заметив гостей, пьяный поднял лицо, глянул… Как недавно пропало для пришедших все, кроме мужика за оградой бутылок, — теперь остались только глаза его… Светлые, глубоко вдавленные в череп, смотрели они недвижно, отрешенно, будто острой болью расширенные — и вместе полные мутной, тяжелой тоски… Незаметно перекрестив манишку, князь отвернулся — он-то знал силу этих глаз, перед которыми сникали и терялись министры, генералы… Но не дрогнул приезжий, с его чисто монгольской застылостью черт. Лишь теснее сжались припухлые веки, да напряженней стала любезная улыбка. Длился поединок взглядов, равный скрещиванию клинков… «Сатана, колдун тибетский», — с нарастающим страхом думал князь. «Не оказаться бы между ними!..»

Вдруг — лицо мужика прояснилось, мелькнуло в нем озорство. Чем-то (уж не твердостью ли противника?) довольный, он широко повел левой рукою — садитесь, мол…

Уже было выпито по паре стаканов мадеры, — без этого мужик и разговора начинать не хотел, — и капли пота выступили на залысинах совсем потерявшегося князя, когда хозяин застолья, наконец, сказал:

— Бадмаева, нехристя… ничего, уважаю. Поезжай, говорит, в это кахве… для секретности, да! Умный человечек Бадма… эх, хитра-ай! Ну, дак в чем секрет-то ваш? От меня чего надобно?..

— Надобно, да не мне, Григорий Ефимыч… — Тонко усмехнувшись, приезжий опустил ресницы. — Извините, что буду говорить высокие слова, но… то, о чем я вас буду просить, нужно отечеству… России!

Мужик преувеличенно, шутовски удивился, изломами поднял брови. На лбу его зализанными прядями была прикрыта шишка.

— Расее, значит? Всей, как есть? И на меньшее ты не согласный?..

Единым духом высосав из горлышка полбутылки, тылом ладони он утер рот; задышал часто, лицо стало вовсе бескровным.

— Ух, треплы хреновы… все одно как в Думе вашей… ля, ля — Расея, понимаешь, отечество, а делов-то во! — Сложив громадный кукиш, Григорий Ефимыч поднес его сначала скуластому, затем князю. — Ну? Кого ты мне привел, Мишка, сукин кот?!

Князь истово прижал пухлую руку к сердцу… но спутник не дал ему и слова вымолвить:

— Петр Александрович Бадмаев — целитель, хорошо известный и августейшим особам — мог бы дать мне иную характеристику: позвоните ему, если угодно… Мы с ним несколько раз встречались в священнейших, тайных местах Тибета и Гималаев. Он может подтвердить, что я представляю очень серьезных людей… организацию, в сравнении с которой любая партия или масонская ложа — нечто вроде отряда скаутов.

— Масоны… да, да, они всюду, всюду! — решил, наконец, блеснуть умом захмелевший князь. — Как какая грязь или заваруха… значит, масон или еврей. Вот, господин Филипп из Лиона… великими княгинями был представлен ко двору; вызывал духов, Ее Величеству предсказал скорое рождение наследника. И что же? Скоро узнали: сей Филипп — натуральный еврей и масон, мастер ложи «Гранд альянс израэлит»… в семействе русского царя!..

— Нет: я, наоборот, говорю, что моя организация — не масонская; она…

Срыгнув, мужик перебил скуластого:

— Да не слушай ты дурака, ей-Богу! — И — князю: — А ты заткнись, Побирушка! Слышал звон, да не знаешь, где он. А я — вишь, знаю… — В глазах Григория Ефимыча, с пьяной быстротою менявших выражение, явилась мечтательность, стали набухать слезы. — Мне Бадма про тех людей сказывал, про города ихние… там, в горах индийских, а раньше его — еще в Покровском, странники божии… — Наставительно поднял палец. — Страна Беловодь, значит! За Лопоньским озером… Люди святые там живут, праведные старцы, грешным человецем невидимые!.. А коли муж смиренен и благочестив со словом молитвы туды придет, ему старцы и откроются, в обитель свою введут, царству небесному подобную… — Мужик откровенно всхлипнул; князь, понимая, что речь идет о божественном, перекрестился размашисто, напоказ. — Так что же, значит, и вправду есть она… Беловодь?!