Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе

Тут же заранее обдуманные действия. Машину в левый вираж к солнцу, ручку газа на себя до упора и с плавным снижением убегаем, убегаем… Не умею воздушный бой вести, так лучше и не пытаться. Со временем научусь.

Головой крутанул до треска позвонков. "Хейнкель" получил своё, пара за мной сворачивает, но куда им! В пикировании они не быстрее "Фиата". Не знают, что у меня топлива минут на двадцать. Им далеко на базу возвращаться, не на последних же каплях горючего.

А на земле поразился, до чего испанцы умеют найти повод для радости. Я не сорвал атаку бомберов, как мы вчера с Копецом. "Юнкерсы" от души приложились. Но сбитый "Хейнкель" – чем не повод для праздника?

Его пилот выпрыгнул с парашютом. Везунчик, с такого расстояния да крупнокалиберным – никакая бронеспинка не спасёт. Если только не… Я отогнал эту мысль прочь. Оказалось – зря.

– Иван, сбитый немец вас видеть хочет.

Мне не понравился голос Григорьевича. Что, падаль начнёт права качать – не было на "Фиате" опознавательных знаков правительственных ВВС? Были, очки купи! Я всё же зашёл в караулку аэродрома.

Довольно приятный мужик в лётной форме, симпатичный даже, если не считать фингала. Ну, с этим у испанцев быстро. Небольшие усики, прямой тонкий нос, грустные и внимательные глаза.

Сделал вид, что говорю по-испански, скрывая русскую принадлежность. Белогвардеец с трудом понимает ломаную речь и переводит на немецкий.

Сбитый представился обер-лейтенантом Вернером Мёльдерсом, легион "Кондор", Люфтваффе. Утверждает, что считает себя весьма опытным пилотом. Почему тогда плёлся в хвосте?

На ходу придумываю себе испанское погоняло – лейтенант Пабло Муэрте, республиканская армия. Немец глянул чуть разочарованно. Потом обронил: всё в руце Божьей, и я едва удержался, чтобы не подпрыгнуть до потолка. Велел Григорьевичу и испанцам свалить, оставив меня с пленником наедине.

Латынь – мёртвый язык добрую тысячу лет, если не больше. Он же – всеобщий разговорный в преисподней, изменяется, развивается. Мёльдерс специально или рефлекторно сказанул про руку Божью на латыни двадцатого века! Не утруждаясь виражами вокруг да около, я спросил на том же загробном диалекте:

– Имя в прошлой жизни, быстро! Дата смерти?

– Манфред фон Рихтгофен, погиб 21 апреля 1918 года. Простите, а вы? Только не надо – "здесь я задаю вопросы". В преисподней наслушался.

– Скажу чуть позже… коллега. Вы – Красный Барон?!

– К вашим услугам.

– Ранены?

– В ногу и в поясницу. Зажило.

Значит, не такой я безнадёжный стрелок. Если из четырёх стволов да с тридцати метров.

– Последний вопрос: кто и зачем вас подселил к Мёльдерсу?

Лётчик улыбнулся и промолчал. Губа, кстати, у него тоже разбита.

– Подсказываю: семнадцатая канцелярия шестого небесного уровня.

– Нет. Соотечественники. Провели тайный обряд, призвали. Теперь в случае смерти я не вернусь преисподнюю, в германский сектор, а в другого аса вселюсь.

– Кого уничтожать приказано? Русских? Испанцев?

– Русских. Точнее – советских. А также французов и англичан, если они выступят врагами Рейха. Остальных сбивать по необходимости. Вы обещали информацию о себе.

– Начальник отряда. Задание противоположное – мочить немцев. Слушайте, барон, нас стравили между собой… Зачем?

– Не могу знать, – снова лёгкая улыбка на синеватых губах. – Я же не вертухай, простой зэ-га. Способности, полученные благодаря преисподней, имеются, но не чета вашим. Зато истребительный опыт больше.

Снова башня, более тонкий обряд. Вызвать молодую грешную душу неизмеримо проще, чем ветерана с моим послужным списком. Затем запихнуть её в тело избранного живого, не считаясь с уровнем греховности, как отправивший меня щепетильный ангел. Технически это возможно. Неужели в Анэнербе смогли восстановить обстоятельства моего вызова, учесть опыт и снова нашалить?

– Позвольте предположить: кроме магического приказа ещё морально мотивировали?

– Так точно. Рассказали про красный террор, коллективизацию, планы мировой революции. А также британскую и французскую угрозу Германии в ответ на нарушение Версальских условий. Разве враньё?

– Нет, – я вцепился пальцами в стриженый ёжик на голове, основательно пропотевший, несмотря на холод в открытой кабине "Фиата". – И у нацистов, и у большевиков масса мерзких качеств. Вот и разбирались бы друг с другом. Но кто-то из преисподней лоббирует, чтобы такие вызовы продолжались, а мы быстрее взаимоуничтожались.

– Ничего не могу поделать. Если меня расстреляете, вселюсь в другого пилота, – напомнил Мёльдерс.

– Слышал. Убивать не буду. Знайте же – ваши подвиги здесь наверняка увеличат срок до Благодати.

Мёльдерс-Рихтгофен напрягся, потом оценил откровенность и проявил благородство.

– Запомните: Эрик Хартманн. А на вашей стороне кто?

– О других не знаю. Не могу гарантировать, что их нет. Прощайте.

Я вышел из караулки натурально на ватных ногах. Красная Россия, меня с тобой ни хрена не связывает, кроме разве что пассажира в голове. Ну, пытал тысячи твоих покойных граждан, какая разница? Отчего же мерзко на моей бесовской душе при известии, что Анэнербе на борьбу с тобой мобилизует загробный мир?

Добиваясь от Ванятки адекватного поведения, перевёл ему беседу с Мёльдерсом. Парень врубился, что дело плохо, но не осознал – до какой степени.

"Ты тупой? Представь, что на Советский Союз двинет армия бойцов, которым пуля в почку не больнее царапины на пальце".

"Их же двое…"

"Откуда ты знаешь? Короче, я к себе мотнусь, постараюсь навести справки. Могу наше тело парализовать, поскучаешь пару часов. Или можно тебе доверить?"

"Конечно! – тут Ивана вдруг в сторону увело. – А ты Ленина видел? Можешь ему передать, что мы все как один, да по его заветам и за его дело…"

"Цыц! Это лишний час займёт. Можешь не сомневаться, в преисподнюю постоянно свежие жмуры сыплются, новости несут. Он прекрасно осведомлён".

Квартирант вдруг насупился.

"А ты его не…"

"Не истязал? Нет. Клянусь – не тронул ни единого волоса на его лысине".

"Ладно. Обещаю не создавать проблем. Знаю уже, что меня ждёт потом".

Вот и хорошо. Разумеется, я не стал объяснять, что вождя мирового пролетариата каждые сутки отдают в руки грешников, чьи семьи погибли от красного террора, продразвёрстки и Гражданской войны, потом Ильича реанимируют и – по новой. Его действительно никто не пытает… из администрации зоны.

Я нашёл себя или, правильнее, военлёта Бутакова в обществе двух очаровательных девиц и пустой бутыли из-под самодельного вина. Беглый просмотр его памяти показал, что он выболтал им наши секреты, но девочки ни слова не поняли по-русски. Он обиженно взвизгнул, когда Мария (так в Испании каждую третью зовут) и Хуанита очутились в моих объятиях.