Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе

В Лондоне встретился с другим новобранцем эскадрильи – Джеймсом Джонсоном. Тангмеру выделены какие-то запчасти для "Спитов", поэтому командование решило вдруг сэкономить, закинув нас на попутке. Мы забились в кабину, не слишком предназначенную для троих, считая водителя.

– Ничего, в "Спите" будет ещё теснее, – я попытался как-то сгладить неловкость от неудобства, но Джонсон не поддержал шутку.

Он происходит из кадровых британских офицеров довоенной выпечки, именно таких, о которых Брехэм отзывался как о "джентльменах из клуба". Похоже, авиация его не интересует ни в коей мере. По дороге сплошь разговоры о регби, гольфе, крикете, охоте, конном поло. Я осторожно спросил его: почему про самолёты не актуально? И тут же пожалел об этом. Коллега презрительно скривился и заявил, что британские ВВС – это кучка оружия, возле неё толкается толпа людей в форме. Её кто-то, неудачно пошутив, назвал армией. [11]

Мы отмахали около шестидесяти миль на юг от Лондона, когда опустился мерзкий и типичный в этих местах туман, вдобавок начало темнеть. Для неудобств немецкой разведки дорожные указатели сняты. Фары в кисельном мареве высветили въезд в какой-то город, водитель разложил карту, и мы дружно решили, что перед нами Чичестер. Хотя в тумане все провинциальные британские городки одинаковы.

Сержант свернул налево, прокатившись пару миль на восток. С водительской стороны проступило следующее скопление домов, по прикидкам – оно и есть Тангмер. Там нагнали и остановили велосипедиста, едва не сбив его передком грузовика.

– Добрый вечер, сэр! – обратился водитель. – Не будете ли вы так любезны, подскажите – где аэродром?

Абориген, больше похожий на персонажей Диккенса, нежели на современников, сварливо заметил:

– Откуда я знаю, что вы – британские военные? А может, вы – германские шпионы! Нет здесь никакого аэродрома.

Вредный дед растворился во мгле, а я завладел картой.

– Если мы не сбились с пути, сейчас будет правый поворот за последними домами, потом сразу налево и авиабаза.

– А если нет? – проворчал джентльмен из клуба.

– Тогда ищем ночлег, а утром высматриваем в небе самолёты. Народная примета, не знаете? Где они взлетают и садятся, там может обнаружиться аэродром.

Через три минуты фары нащупали шлагбаум и караулку.

– Но как, чёрт побери?..

– Нет проблем, Джонсон. В воздухе, тем более над морем, труднее ориентироваться.

Облегчение было не долгим.

– Пароль! – рявкнул часовой, демонстративно хватаясь за затвор винтовки.

– О"кей, послушайте, – я попробовал увещевать его. – Мы только прибыли, вот наши предписания. Вызовите, пожалуйста, начальника караула.

– Не имею права. Уезжайте! – винтовка начала клониться в нашу сторону.

Возвратились в машину.

– Джонсон, где у него граница поста?

– Полагаю, в тридцати ярдах.

Сержант припарковал грузовик с включёнными фарами в тридцати пяти метрах от шлагбаума, надеясь, что хотя бы это неприятное соседство принудит дуболома вызвать начальство. Ничуть не бывало. Начкар в чине старшего сержанта обратил на нас высочайшее внимание только при смене часовых. Когда я выговорил ему по поводу караульного, тот лишь пожал плечами.

– Что вы хотите от осси, сэр? Среди выходцев из колоний не встречаются более сообразительные солдаты.

Ночь в новой казарме привычна, с зимы в испанских горах нигде и ни разу не задерживался надолго. На следующий день состоялось знакомство с командирами звена и эскадрильи, механиком, оружейником… а главное – со "Спитфайром". Кто не летал, тому не понять.

В эту машину я влюбился как в девушку, ещё на подходе к стоянке. Самому смешно, живу или, в крайнем случае, существую без малого две тысячи лет, а тут – романтические чувства, словно у юнца. И Ванятка ахнул при виде нашей птички.

Я слышал, в тридцать девятом "Спитов" раскрашивали словно клоунов на манеже, в чёрный и белый цвет, чтобы враг офигел от такого цирка. Сейчас дурацкая мода прошла, верхней части крыла и фюзеляжа вернули защитный, а нижней – небесно-голубоватый колер. И даже в скромном обличии без художественных излишеств истребитель удивляет грациозностью с первого взгляда. Без раздутого гаргрота и низкого зоба маслорадиатора, уродовавших "Харрикейн", тупых обрубленных крыльев "Мессершмитта", не говоря уж о кургузом туловище "Ишака", "Спитфайр" покоряет законченностью и плавностью линий, устремлённостью только вперёд и вверх!

На том же аэродроме располагается 43 эскадрилья знаменитого Табби Баджера (Толстяка) и две других, они на привычных "Харрикейнах", наверняка возможно перевестись. Но я решил не делать этого и не пожалел.

– Нравится, сэр? – ухмыльнулся Митч, мой механик. – Вы – везунчик. Мало кому из новеньких попадается сразу свежий, только облётанный аппарат.

Я смущённо убрал руку, которой погладил лопасть винта. Вскарабкался на левую плоскость и впервые заглянул в кокпит. В кабине тесно. Чтобы забраться в неё, приходится откидывать налево вниз маленькую дверку, на ней обнаружился обыкновенный ломик-фомка, инструмент ночного грабителя.

– На "Харри" не было? Это на случай, если фонарь кабины застрянет.

– А должен? – я почувствовал, что лом крепко сидит в кронштейне. Конструкторы решили, что вырывать его будут в панике, когда у подбитого лётчика силы утраиваются.

Митч пожал плечами.

– Нет. Но мало ли. Вдруг у немцев приземлитесь. Будете отмахиваться.

Может, это английский юмор такой, но мне он не нравится, как и автор шутки, побитый оспой крепыш под шесть футов росту. Посмотрим, умеет ли он работать гаечным ключом, а не только языком.

Сев на пилотское сиденье, я словно сунул руку в перчатку. Лишнего места нет, при этом удобно. Ручка управления выполнена в виде баранки, с мягкой кнопкой гашетки. Наверно, овал этой баранки смотрится единственным предметом в кабине, напоминающим интерьер первой "Чайки". Русскому лётчику непривычно двумя руками браться, в советских истребителях левая постоянно что-то дёргает: шаг винта, угол заслонок радиатора, это помимо газа. Здесь рычаг управления шагом двухпозиционный. Переднее положение взлётное, когда винт разгружен, после уборки шасси его нужно потянуть на себя и забыть.

Приборов много, но особых трудностей не ощущаю. Главные – в центре, через каких-то пару минут глаза послушно опускаются к нужному, на долю мгновения отрываясь от наблюдения за окружающим пространством. Главное для истребителя оптическое устройство – коллиматорный прицел – нацелилось мне в лоб, прошу простить игру слов. От имени обоих душ надеюсь, что не буду головой испытывать его прочность при вынужденной посадке.

Очень необычна конфигурация фонаря, он выпуклый не только вверх, но и в стороны, слева прорезана форточка. Впереди поблёскивает бронестекло, над ним установлено зеркало. Даже маленькие прозрачные бобышки на фонаре для сдвигания его назад куда приятнее на вид и на ощупь, нежели здоровые рукояти в "Харри", пусть и более удобные при поспешном оставлении самолёта.