Анатолий Минский - Демон против люфтваффе

— Не грызи себя. Что мы вдвоём на «Ньюпорах» навоюем? Самый тихоходный «Юнкерс» не догоним.

— При чём тут вдвоём? — у Вани аж щека задёргалась от возмущения. Он держался двумя руками за борт и за кабину, нас нещадно швыряло на ухабах. Иначе, кажется, вцепился бы в меня. — Они на Советский Союз надеялись, на авиадорес русос. А мы…

Не могу привыкнуть, что военлёты так буквально ощущают единство с советской системой, грехи этого государства принимают за собственные. Пытаюсь успокоить.

— Не мы, а они. Кто помощь обещал, но не прислал.

Копецу что шило в зад воткнулось.

— На товарища Сталина клевещешь, сволочь? Что он самолёты не прислал?!

Смотрю, он руку от бортика оторвал и кулачёк сжал. Точно драться полезет.

— Про Сталина ты сказал, а не я. Кто здесь контра? Кто подрывной разговор завёл? «На нас надеются…» Придут самолёты, тогда и врежем. Сиди, наземный герой, и помалкивай.

Он притих, на меня зверем смотрит. Ревнует — я «Хейнкеля» сбил. Плевать. В преисподней взаимоотношения тоже далеки от нежностей, привычно.

Прошлый раз к Альбасете ночью подъезжали, сейчас прокатились днём. На побережье порт и рыбная ловля, в горах — ужасающая нищета. Даже Ванятка не завёл обычную песню о том, что испанских крестьян угнетала капиталистическая буржуазия. Земля бедная, сплошной камень. А как большевики умудрились на плодородных почвах России голод организовать, ума не приложу.

«О детях обещал рассказать. Слышал такое — будь проклята ваша семья? Или грехи детей ложатся на родителей?»

«Сын за отца не отвечает», — живо откликнулся Ванятка.

«Эх, комсомолец, ты без малого полгода живёшь в одной черепушке со старым, опытным и разумным существом, а пытаешься прятаться за идиотскими штампами. Знаешь, сколько преисподняя принимает народу, сосланного за Урал и быстренько умершего с клеймом ЧСИР? Член семьи изменника Родины, если не в курсе. Куда больше, чем осуждённых врагов Советской власти, потому что семьи многолюдные».

На это хлёсткого лозунга не нашлось. Поверхностно работают политотделы.

«Преисподняя — место для морализации душ. Дитя, умершее во младенчестве, обычно принимает грехи предков и мается за них, на боли и страдании усваивая, что такое хорошо и что такое плохо».

«Всё на страдании…»

«Так устроено. Мало кто при жизни до этого доходит. Помнишь политработника, проводившего нас до Парижа? Его извинение, что нахамил мне, дорогого стоит. Он же не верит в загробное воздаяние, но сам сделал правильный выбор, часть грехов искупил».

«И что — вообще нет безгрешных?»

«Ни одного. Только искупившие. Их никто не истязает, но разбор полётов грешных поступков всё равно чрезвычайно неприятен. Из преисподней к Божьей Благодати устремляются полностью очищенные души. Я не такой ещё. Тюремному вертухаю крайне сложно отмыться. Знаю, что пытаю зэгов для их же пользы, и сам огребаю. Как ни крути — это насилие, от него до святости не близок путь».

Пумпур хмыкнул, завидев нашу парочку и Григорьевича — больно быстро вернулись. Рапортую, что совершены три самолёто — вылета с воздушными боями, один «Хейнкель» сбит, два «Ньюпора» потеряно. Копец поразился, отчего я смолчал в докладе, кто именно немца завалил. А когда ему ответил — забирай, мне в другом месте зачтётся, он вообще варежку раззявил. Но отказался: комсомольская принципиальность не позволяет.

В конце октября мы оказались в Картахене, где соединились со второй группой советских военспецов, под командованием полковника Смушкевича. Те тоже летали на испанских авиационных огрызках, никого не сбили. У нас — целый один, а один намного больше, чем ничего. Слово за слово после выпитого, и в портовой столовой разразилась кабацкая драка. Зачинщиком выступил Саша Кузнецов. Все молодые, блин, спортсмены — боксёры. Только я никогда не занимался спортом. Просто работа такая, сначала в центурии, потом на зоне — обуздывать бо́рзых. Ногой в брюхо, чтобы укротить наступательный натиск, затем аккуратный тычок в солнце, печёнку или селезёнку. Уложил тело — следующего работаем. Мне, конечно, тоже перепало, но это не пулю почкой ловить. В общем, через пару минут отдыхает на полу рядок товарищей, а Пумпур и Смушкевич смотрят дикими глазами. Не на них — на меня.

— Вы где так…

— Не могу сказать. Секрет это, товарищи командиры.

И пофиг, что в их глазах приобрёл мрачную славу сексота ОГПУ. Пусть не лезут без нужды.

Через неделю докатилось известие, что республиканцы умудрились вызволить из плена двух соотечественников, выпрыгнувших с парашютами на франкистской территории. В гражданской войне «наши» и «чужие» вне линии фронта — понятие относительное. Здесь можно найти газеты и листовки мятежников. Наверняка у них полная информация о республиканской стороне. Высокие стороны договорились, обменялись. Много позже узнал, что социалисты выдали Мёльдерса. Ох, аукнется…

27 октября ждали прибытия советского парохода с первыми «Чайками». Народу собралось — как ко второму пришествию Христа. Праздник, гуляния, радости полные штаны. О военной тайне и речи нет. Естественно, ребята из хунты тоже заранее знали. После полудня налетели, и не как в Альбасете, по — взрослому. Я забился в щель. Только многомоторных бомбардировщиков — «Юнкерсов» или «Савоя — Маркетти» — насчитал тридцать штук. Потом одномоторные монопланы засыпали Картахену мелкими бомбами. Кажется, «Хейнкель-46». Лупили и по гавани, там даже нейтралы попали под раздачу. А советский «Карл Лепин» задержался из‑за тумана и стал под разгрузку только двадцать восьмого, когда пожары затушили и трупы убрали.

Наверно, испанцы ничего не умеют делать наполовину. Как дети, чесслово. Вчера, убитые горем, расчищали завалы после бомбёжки, отпевали погибших, сегодня праздник — «вива, руссо!» Музыка, нескончаемые митинги, длинные торжественные речи, множество плакатов. А главное — лозунги, многократно скандированные и нарисованные на тряпках. «Но пасаран!», «Руки прочь от Мадрида!»

Ванятка тоже оживился. У него в рефлексы вбито, атмосфера всеобщей радости и митинга на пассажира чище водки действует.

«Чему радуешься? — спрашиваю. — На пароходе жалких двадцать пять И-15. А итальянцы и немцы сотнями летают над Испанией. Двадцать пять машин — неполная эскадрилья. Это не помощь, а насмешка».

Ванятка возмутился. Заметно, что у него протестные реакции продолжаются, пока сохраняются в запасе пропагандистские клише. Сам себе политотдел.

«Будем воевать по — суворовски, не числом, а умением».

«Молчал бы, умелец бумажный. Ни хрена не выучился кроме как трескучим фразам».

Оп, кончились лозунги, до следующего раза. Надо отдать должное квартиранту, уже не такой упёртый как в мае — июне. Ещё пару месяцев, соображать начнёт. Плохо — зачем он мне умный? Со сталинским комсомольцем веселее.