Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II

Под ногами майора хрустели использованные ампулы, какие-то пузырьки, белели куски бинтов, испачканных кровью.

Вот ещё один: внешних повреждений нет, лишь немного пожжена одежда. Но без сознания, вздут живот, дышит с трудом и, заходясь в непрерывном кашле, выплёвывает кровавые сгустки изо рта.

Медик изумлённо посмотрел, как Саша машинально щупает пульс и кладёт сложенные вместе указательный и средний пальцы на висок. Скромных познаний в военной медицине, внушённых Панову, хватило понять – баротравма лёгких. «Смерть наступила от послевзрывной декомпрессии», – пробормотал в памяти знакомый голос вечно пахнущего спиртом и формалином судмедэксперта. Точно, запах!

Комбат, не морщась, прикрыл бойца до пояса, скрывая невольный позор.

– Укол сделали?

– Сделали!

Сколько мог ампул с морфием, столько комбат достал, за что медик был ему благодарен. Вкалывали обезболивающее средство, избавляющее от шока, в лучшем случае на батальонном медицинском пункте, до которого тут как до луны. Как страшно даже врачу слышать крики тех, кому нечем помочь.

– И что вы предлагаете? – зло спросил его комбат.

Бросить раненых нельзя. Как дальше он сможет смотреть в глаза бойцам? Что они подумают? Мол, как потекла кровь, так ты сразу – ненужная обуза для командира. И остаться с ними нельзя. Напрасно погубит способных сражаться людей.

– Я останусь с ними!

– Что немцы с ранеными делают, известно?

– Это всё ваша пропаганда. Не верю! И не надо, не спорьте со мной. А если даже так, вы что, самоубийца? Я у вас, Ненашев, слава богу, хоть что-то начал понимать в военном деле. И как вы думаете с таким грузом под огнём пробежать полкилометра?

– Хорошо, оставайтесь, – вздохнул майор.

Врач, спасая ситуацию, позволял Ненашеву, как пишут в дурацких самурайских книжках, «сохранить лицо». К чёрту такое лицо!

И что, пропущен момент, когда надо было валить всем, вместе с корректировщиками? Нет, не верно!

Немцы ожидаемо вцепились в этот «шверпункт», опасаясь повторения конфуза. Ответный артогонь русские вели непрерывно более двух часов, подгадив блицкригу на юге Бреста везде, где можно. Далее события стали складываться для немцев ещё хуже. Стрелковый батальон и пограничники постепенно вступали в бой со 130-м полком 45-й пехотной дивизии, активно же действовать немцам мешали четыре миномёта и три станковых «Максима» с оптикой. Все вместе они контролировали поле перед воротами крепости, выходящими на юго-восток, не давая немцам продвинуться более чем на восемьсот метров от реки.

Но это ещё не всё. В бинокль Ненашев ясно видел, как по южному и северному берегу Мухавца на восток шли люди. Это был единственный безопасный путь из цитадели мимо внезапно ставшего негостеприимным города. Моряки не только выполнили свою задачу, но и умудрились завести в порту Бреста буксир, прицепив к нему баржу, сразу заполнившуюся решившим бежать от войны народом.

Максим сообщил об этом бойцам, что придало им сил: значит, воюют они не только за родину, а спасают своих товарищей, женщин и детей, не давая врагу полностью замкнуть кольцо.

Мог уйти сам? Да, майор просто обязан перейти в более удобное и безопасное для управления место. Но… нельзя. Панов помнил, с чего обычно начинался, как бы это мягче сказать, отход в 1941-м. С глаз долой от полков уходил штаб дивизии, чуть обождав в том же направлении двигалось полковое начальство, а потом и комбат, бормоча: «Что я, рыжий?», уверенно снимал роты с позиций, всем сердцем веря, что начальство его бросило.

Нет, не от хорошей жизни всю войну пеняли начальникам: не отрываться от войск! – и заставляли приближать штабы к передовой.

То, что майор Ненашев с ними, добавляло людям стойкости. Начальство не драпает, ведёт себя спокойно, пишет в блокнотик отличившихся, обещая награды, значит, всё нормально.

А теперь неожиданно возникшее на юге крепости сильное звено обороны исчерпало возможность сопротивляться. Остаться означало минут за пятнадцать расстрелять последние патроны.

Ворвутся немцы, банально убьют гранатами. Невелика разница – сдохнуть от М-24 или от М-39, вся разница лишь в форме влетающего в комнату боеприпаса.

Панов не видел, но догадывался о степени ожесточённости боя, шедшего за руины госпиталя окружного подчинения на Волынском укреплении. Отступить там – значит, потерять последний выход из крепости. По реке сновали катера пограничников, подвозивших боеприпасы и вывозившие раненых. Как Саша и предполагал, малый размер и скорость позволяли им выживать под огнём.

Теперь приходила очередь 3-го батальона 44-го полка, постепенно разогревавшегося и приходившего в чувство. Особых потерь там ещё не понесли. Попутно «обстрелялись», да и стрелковые ячейки успели выкопать в полный рост прямо перед дорогой, идущей из южных ворот крепости, используя кювет как импровизированную траншею.

– Занять позиции!

Огневой налёт немцев, длившийся около пяти минут, прекратился. Там не желали выбрасывать снаряды по вновь скрывшейся от наблюдения цели. Битва за валы крепости шла с переменным успехом.

– Эй, а ты чего сидишь?

– Не трогайте меня! Я не хочу!

Человек, сидевший в «лисьей норе», враждебно посмотрел на лейтенанта и, пробормотав что-то невнятное, отвернулся.

Взводный вздохнул и, взяв красноармейка за шиворот, тяжело потащил его по траншее.

– Что, очко заиграло? Возьми себя в руки!

– Не-ет! – Боец на заднице проехал мимо… нет, не человека, а едва присыпанного землёй обрубка, недавно бывшего его вторым номером и попавшего под шальную мину. Пулемётчик принялся отбиваться руками и ногами, пытаясь выскочить из окопа.

Лейтенант терпеливо держал его пару минут, а потом взорвался сам. Уговоры не действуют, значит, осталось последнее средство. Любой страх должен быть немедленно подавлен, иначе зараза распространится на всех.

– Трусишь?!

Перед глазами красноармейца замаячил чёрный зрачок нагана, казалось заслонивший небо. Потом грянул выстрел.

Боец на миг зажмурился и ошарашенно открыл глаза. Болело оглохшее ухо, но острое желание и дальше существовать на земле очистило затуманенные мозги. А чёрное дуло револьвера уткнулось ему прямо в сердце.

– Я жив?

– Пока да! – кивнул человек с какой-то холодной решимостью в глазах.

– Не надо меня больше, товарищ лейтенант!

– Что, очнулся? А теперь давай, родной, дорогой, любимый и хрен тебя знает какой боец, к пулемёту.

Уже не страшны немцы. Смерть – вот она, постоянно ходит рядом с тобой. И товарищи, вместо того чтобы поддержать, качают головой и укоризненно смотрят: что на тебя нашло?

И сразу дело стало так, как напечатано в наставлении по «Максиму». Станковый пулемёт недоступен для пехоты, пока жив хотя бы один пулемётчик.