Александр Антонов - Звёзды против свастики. Часть 2

«Господи, да он гордится сыном, как породистой собакой», – с ужасом и отвращением подумал Раушер.

– Я не давал сыну никаких заданий, кроме одного: внедриться в структуру КГБ как можно глубже. Я готовил из него агента на одну акцию, но такую, которая сможет изменить ход истории!

«Ну вот, он к тому же и псих».

– Впрочем, оказывается, что само существование такого агента может сыграть существенную роль в судьбе его руководителя. После того рокового случая, когда я лишился своего положения в абвере, только досье моего сына, выложенное на стол перед Гейдрихом, избавило меня от куда больших неприятностей, чем те, которым я в конечном итоге подвергся. После гибели Гейдриха, досье вместе с ключами от сейфа перешло сначала к Гиммлеру, а от него к Кальтенбруннеру. И только они, кроме меня, знали о существовании особо ценного агента в самом сердце русских спецслужб. Вчера мой мальчик был в шаге от того, чтобы стать национальным героем. Ради этого он был готов пожертвовать жизнью, пронеся бомбу в зал заседаний Большой тройки на собственном теле. Но не случилось. Он мёртв, а они живы…

Хартман полез за новой сигаретой.

– Вы не боитесь, что чрезмерное употребление никотина отрицательно скажется на вашем здоровье? – поинтересовался Раушер.

– Ба! – воскликнул Хартман. – К вам вернулось чувство юмора, с чего бы?

– Да оно меня никогда и не покидало, – пожал плечами Раушер.

– Ничего, скоро покинет, – пообещал Хартман. – Сбили вы меня с мысли своей тупой шуткой. На чём мы становились?

Неожиданно в глазах Хартмана появилось понимание.

– Ну, конечно! – воскликнул он. – Провал не был случайным. Моего сына предали! Но кто?

Хартман пристально посмотрел на Раушера:

– Ты не мог. Ведь вы если и пересекались, то только там, у вас. Но ты его, конечно, не запомнил, а вот он тебя, да. Помнишь облаву, которую ты сам, видимо, и организовал? Вы стояли с Науйоксом около кабачка и наблюдали за происходящим. Тогда-то мой сын тебя и заприметил, и сообщил об этом мне. А ты, Николай Ежов, достойный ответ КГБ германской разведке: мой сын внутри КГБ, а сын Ежова внутри СД! И оба погибли. То, что ты пока жив, никакого значения не имеет. Ты покойник.

Хартман нервно рассмеялся:

– Интересно будет посмотреть на рожи этого напыщенного индюка Скорцени и этого придурка Науйокса, когда мой шеф Кальтенбруннер ткнёт их этими рожами в дерьмо! Стоп!.. Науйокс! Он ведь был тогда возле кабачка. Если мой сын его заметил, то и он мог заметить моего сына. Вот только зачем ему было делиться с кем-то – например, с тобой – этой информацией, если только он не… – Хартман аж застонал. – Проклятье! Как всё просто! Науйокс работает на вас, ведь так? Слушай, предлагаю честный обмен: ты мне сдаёшь Науйокса, а я просто пускаю тебе пулю в лоб, безо всяких коленных чашечек. Соглашайся, это выгодное предложение. Молчишь? – Хартман достал пистолет. – Тогда выбирай: с какой ноги начнём?

Раушер прикрыл глаза, готовясь испытать адскую боль, но выстрела не последовало. Открыв глаза, Раушер сразу заметил в Хартмане перемену. Рука с пистолетом опущена, а на лице какое-то странное выражение.

– Я передумал, – объявил Хартман – Палачей гестапо я всё одно по выдумке не переплюну, вот пусть они из тебя информацию и вытрясают, а заодно и из Науйокса. Санкцию и на его арест, я думаю, получить удастся. Как тебе такая перспектива? Вижу: рад. Ты вот что, побудь немного один, а я кое за кем схожу, не одному же мне тебя тащить? А чтобы тебе всякая глупость в голову не лезла, сделаю-ка я тебе укольчик…

Бросив использованный шприц на землю, Хартман повернулся и пошёл. Раушер ещё какое-то время смотрел ему в спину, потом обмяк.

К жизни его вернули удары ладонями по щекам, как бы издалека донёсся голос Хартмана:

– Ты жив? Жив! – это он сказал уже кому другому, потом добавил: – Берите его!

Почувствовав чьё-то прикосновение, Раушер открыл глаза. Приподнимая за плечи, над ним склонился Турани. Помутнённое сознание сыграло с Раушером злую шутку: он произнёс имя. Чуть слышно, но Хартману хватило. Он резко отскочил в сторону, одновременно вскидываю руку с пистолетом:

– Оставьте его и поднимите руки! Оба!

Тюрки, старый и молодой, опустив Раушера, медленно распрямились и подняли руки.

– Турани? – Хартман присмотрелся к старику. – Не может быть… – Он рассмеялся. – Не может быть, чтобы так везло. Сам легендарный Турани, которого и похоронить-то успели, а нет, вот он, стоит передо мной с поднятыми руками. Какой, однако, удачный сегодня день!

Эти слова были последними, которые Харман произнёс в этой жизни. Турани неожиданно метнулся в сторону, а потом последовали два выстрела подряд. Сначала на курок нажал Хартман, и тут же молодой тюрок из невесть откуда появившегося в руке оружия поразил его наповал.

Голова совсем прояснилась, и Раушер ухитрился сесть. Неподалёку лежал Хартман с дыркой во лбу, а с того места, куда метнулся Турани, послышался сдерживаемый стон.

– Отец!

Молодой тюрок подбежал к Турани и склонился над телом.

– Осторожно, сынок, – попросил Турани, – Не трогай меня, так ты сохранишь для меня ещё несколько минут, лучше помоги Коле.

Молодой тюрок подбежал к Раушеру, и, с помощью ножа, стал быстро резать верёвки, то и дело, поглядывая в сторону отца. Через пару минут уже оба молодых человека склонились над умирающим. Турани ласково оглядел обоих:

– Давно мечтал вас познакомить, правда, не думал, что это произойдёт при таких обстоятельствах… Помнишь, Коля, я говорил, что официальной семьи у меня нет. А сын, как видишь, есть! – Последнюю фразу Турани произнёс с гордостью. – Фархад, Коля, соедините ваши руки. Будьте отныне друзьями, и помните, что такова моя воля, а воля умирающего священна! Фархад, сынок, помоги Коле, распространи слух, что Хартман был захвачен Турани и выдал ему всех германских агентов, каких знал, включая собственного сына. А Раушер выследил Турани, и убил, как и предателя. Пусть враги считают Раушера героем. Ты всё понял? Хорошо… А теперь обними меня в последний раз.

Гитлер был в ярости:

– Кальтенбруннер, я тебе доверился, а ты всё испортил! Твой Хартман оказался тряпкой, предал собственного сына и этим сорвал акцию по уничтожению наших основных врагов. И это в шаге от успеха! Обиднее всего, что помешал нам какой-то грязный араб. Турани. Кто мне скажет, кто такой этот Турани?

– Позвольте мне, мой фюрер, – выступил вперёд Гиммлер.

– Говори, Генрих, – кивнул Гитлер.

– Турани не просто грязный араб, он ещё и кадровый разведчик, генерал-полковник КГБ.

– Действительно? – удивился Гитлер. – Это меняет дело, но, – Гитлер кинул гневный взгляд на понуро стоящего руководителя РСХА, – не извиняет ни Хартмана, ни тебя, Эрнст!