Андрей Валентинов - Небеса ликуют

…Солнце!

Господи, да он же астролог! «Transit» — прохождение планеты! А вот они: Меркурий — внизу крестик, вверху рожки, Венера — тоже с крестиком, но без рожек, а это Марс — кружок со стрелочкой. Позвольте, но Марс и есть «малое несчастье»! А «большое» — это уже Сатурн. А вот и значки созвездий — Овен, Дева, Скорпион…

Итак, планеты, звезды, орбиты — и очень много цифр. Я искал Нострадамуса, а нашел Птолемея. Птолемея, который изъясняется по-арабски.

— Дорогой де Гуаира! Не поделитесь ли вы со мной причиной столь бурного веселья? Признаться, мне что-то взгрустнулось.

— Охотно, дорогой шевалье! Но сначала тащите сюда мальчишку!

— Простите?

— Ах, да! Пригласите, пожалуйста, высокоученого сьера Гарсиласио де ла Риверо.

От цифр и окружностей рябило в глазах. Лишь кое-где проскакивало более понятное: «поправка», «следовательно», «учитывая». Так и тянуло перелистать всю эту абракадабру и пройти в запрещенную комнату дальше, но добросовестность превозмогла. Арабский никто из нас не знает, но вот что касается астрономии…

— Вы хотели меня видеть, синьор де Гуаира?

— Да. Взгляните, пожалуйста, это по вашей части.

— Не имею ни малейшей охоты!

В уголках тонких губ — презрение, в глазах — знакомый вызов.

— Пожалуй, вы правы. Для вас это будет сложновато. Не смею задерживать!

— Что? — Его лицо дернулось, скривилось. — Вы думаете, что своими дешевыми приемами заставите меня… Заставите меня!.. Покажите!

Чего же тут думать? Уже заставил.

Он читал долго, водил пальцем по строчкам, шелестел страницами — вперед, назад, снова вперед. Лицо менялось — презрительная мина исчезла, сменившись недоумением, даже тревогой.

Я ждал. Спешить было некуда. Невидимый в темноте Чертомлык набухал серым туманом, вдалеке перекликались ночные птицы…

— Это, конечно, астрология, сьер де Гуаира. Только очень странная.

Сьер Гарсиласио откинулся назад, сцепил пальцы на коленях.

— Предупреждаю сразу: я в астрологию не верю и считаю ее лженаукой…

От комментариев я воздержался — дабы не спугнуть.

— Но это необычная астрология. Прежде всего она исходит не из Птолемея и даже не из Коперника, а из Кеплера.

— То есть? — осторожно переспросил я. — Отрицает эпициклы и предполагает эллиптическое движение планет?

— Да, первый закон Кеплера. Сомнительная теория, что и говорить!.. Но это не все. Расчеты ведутся не по двенадцати, а по тринадцати знакам зодиака.

Самое время креститься. Тринадцать знаков зодиака, шестьсот шестьдесят шесть звезд…

— Это рукопись мессера Порчелли? Тогда понимаю! Насколько я помню, он исходил из того, что звезды движутся. Это, конечно, нонсенс…

…А я и не знал, что брат Алессо столь близко к сердцу принял идеи мессера Джордано Бруно!

— В этом случае картина звездного неба должна была измениться за последние несколько тысяч лет. Отсюда и тринадцатый знак зодиака — Змееносец. Кроме того, здесь учитывается так называемая Темная поправка, то есть поправка на неизвестные нам планеты…

…Привет Бруно Ноланцу!

— А самое главное, сьер де Гуаира, анализ здесь не перспективный, а ретроспективный…

Он замолчал, а я вновь не стал торопить. Ретроспективный анализ? Не того, что будет, а того, что было?

— Такое впечатление, что мессер Порчелли сперва описал возможные последствия влияния планет и звезд за определенный период, а затем попытался понять причину. Зачем?

…Луч! Маленький лучик в темной комнате, куда меня угораздило попасть. Понять причину! Ну, конечно! Понять! Причину!

— Если вы не возражаете, я бы проглядел это все внимательнее…

— Да, — спохватился я. — Буду вам весьма признателен. Только скажите, какой именно период интересовал мессера Порчелли?

Сьер римский доктор вновь придвинул к себе Черную Книгу, зашелестел страницами.

— Кажется… Да, семь лет, с 1646-го по 1653-й. Критический год — 1648-й. Странно, ведь сейчас только 1651-й!..

Я встал, стараясь не шуметь, и осторожно отошел в сторону, словно охотник, не желающий спугнуть дичь. Ягуар умеет охотиться — и на индюка-гокко, и на жакатунги, пугливого фазана с разноцветным хвостом.

…Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве…

— Шевалье! У меня появилось непреоборимое желание поиздеваться над гитарой…

— О-о-о-о!

— Только отойдем с сторонку, и тихо, тихо…

Костер исчез, скрытый травянистым холмом. И сразу же подступил туман — густой, зябкий. Ничего, как раз под настроение!..

Я поудобнее пристроил гитару на коленях, провел рукой по перламутру…

А я ведь даже не сказал спасибо синьорине Франческе!

Из темноты неслышно вынырнула грозная панна Ружинска, присела рядом, отвернулась.

Ясновельможная пришла слушать, а не смотреть на хлопа! Ну и ладно!

Пальцы коснулись струн…

Хота!

Наваррская хота. Безумная, горячая, как ночи в карнавальном Асунсьоне. Под огромными недвижными звездами, под сенью Южного Креста. Где-то рядом — сухой треск кастаньет, хриплый голос пейдаро…

Хота!

Я исчез. Кто-то другой терзал струны, кто-то другой отбивал ритм костяшками пальцев…

…Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве…

Нострадамусу не нужно вычислять Грядущее по звездам. Он его видит. Как, почему — ведает лишь Бог. Брат Алессо Порчелли видел сожженную Германию и Японию под властной рукой Токугавы. Видел — но ничего не мог изменить. Ни он, ни кардинал Инголи, ни Святейшая Курия…

…Пальцы пляшут по струнам, пляшут босые девчонки в пестрых юбках, парни в тяжелых черных башмаках отбивают такт по булыжнику узких улиц…

Хота!

Критический год — 1648 A.D.! Год capitano Хмельницкого и его удалых черкасов, пустивших по ветру все, что строили мы в Республике целый век. Коллегии, типографии, театр, сотни молодых русинов в европейских университетах, Уния, наконец-то преодолевшая вековой разлад. В горький дым, в черную гарь! Брат Алессо увидел — заранее, за много лет!

Хота сменяется гренадиной, танцы только начались, гудит праздничный Асунсьон. Его Преосвященство Карденас заперся в епископских палатах, боясь показаться на улице в эту пьянящую ночь. Он всего боится, подлый францисканец, а всего более — веселья, музыки и, конечно, того, что мы строим в Гуаире. Прячься, крыса!

Пальцы на струнах, Южный Крест над головой…

…Он увидел, но на этот раз не спешил докладывать мессеру Инголи. Он был умен, сын башмачника, и поэтому попытался понять. Любой итог — следствие тысяч и тысяч причин. Армия разбита, потому что в кузнице не было гвоздя. Но поди найди этот гвоздь перед битвой!

Брат Алессо обратился к звездам. Почему бы и нет? Во всяком случае, он решил попытаться. Ретроспективный анализ! Нострадамус из Флоренции попытался увидеть корни будущего — будущего, которое еще не наступило!