Владимир Синельников - Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)

– Да ты я бачу барин знатный, вот посидишь у нас на цепи, у яме, як собака у миг охолонишь. Ваш ирод, антихрист царь нам не указ, чорт его раздери. А ну пошёл, собака, Геть шибче…

Телега с беглецами, в окружении галдящих запорожцев двинулась на север, в сторону Батурина.

К вечеру были уже в Батурине. Мазепа встретил приветливо. Накормил, напоил. Всё охал, да постанывал.

– Вот бачите родные мои, як я стар стал, да немощен, усё болею да болею… Уж и не ведаю, як выберусь з хворобы своей. Ушёл бы давно, к бисовой матери, на покой, при моей-то старости да немощи, мне ль державою править. Да вот не на кого, вишь ты, неньку Украину нашу оставить, будь она неладна. С помощники мои молоды больно, горячи, в правлениях хитростей да умстования не зело сведущи. Государь – то, наш Пётр Алексеевич, надёжа наша, слава богу страдальцу нашему Иисусу Христу, вверх берёт кажися над гордыми свейцами. Вот она и свобода наша любезная – близка уже, как зоренька на небушке. Страна – то наша, чистая дева страдалица, уж очень войнами да распрями измучена…

Мазепа говорил много, витиевато и совершенно непонятно о чём, очаровывая своим скрипучим голосом, не давая ни ответить, ни хоть как-то понять о чём он говорит и куда клонит. Серое, мятое лицо его, с вислыми седыми усами, глубокие морщины на щеках и на лбу, брезгливо опущенные губы – старик стариком, и только ярко – серые жёсткие, почти жестокие глаза, суровый, испытующий взгляд из под седых мохнатых бровей выдавали в нём сильную, страстную натуру, обезоруживали собеседников его своей непонятностью, двойственностью и чарующим малороссийским обаянием. По крайней мере было ясно, что ни в его словах, ни в его внешности ничего не было ясно. То ли друг, то ли вражина, поди разбери.

– А шо за хлопчик з вамы, чернявый дитятя, як чорт хвостатый, и шо за дела у вас в стране нашей?…

– Господин Мазепа, Иван Степанович, – говорил Пётр, за старшего, – отрок этот есть султана Ахмеда подарок государю нашему, везём мы его, Петру Ляксеечу, а бежим мы из Туретчины, по причине смуты тамошней и от преследования Визиря ихнего, Ахмед Паши, коий злодей погубить нас замыслил, что бы войну затеять супротив государя нашего и державы нашей. Что бы Украйну несчастную полонить и всех её благородных детей в басурманство обратить, против веры нашей православной Христовой…

Толстой мало в чём уступал в разговорчивости и красноречии Мазепе, но при этом нить разговора в отличие от речи Мазепы, никогда не ускользала. Соперники внимательно приглядывались друг к другу… Всё время разговора Савва Рагузинский сидел опустив взгляд, оценивая ситуацию. Было понятно, что убить пленников Мазепа испугается, испугается он царского гнева, но и вернуть их назад в Порту вполне может, или, что во сто крат хуже, продать их Карлу. Короче, добра от него уж и не жди….

– Подарок гутаришь…. – хитро прищурился Мазепа.

– А почему же не злато-серебро, ни шелка, а хлопчук чудной. Такий подарунок странный… Он шо, и по нашему гутарить могёт. А ну ка ответствуй, хлопчик, як кличут тебя, як мамка тебя звала.

– Абрам – тихо, почти не слышно, прошептал Абрам.

– Як, так ты мало, шо чёрный, як чорт, як страхи ночные, будь воны проклятые, так ты ще и жид поганый, бисовское отродье християн наших погубитель…..

– Малого Ибрагимом кличут – встрял Алёшка, понимая, что дело принимает плохой оборот.

– Ну Ибрагим, так Ибрагим, – внезапно смягчился гетман – а ты часом не тот ли москаль, шо казаков наших под Бирючим тысячи несметные порубал, кровушку нашу невинную пролил. Наши то хлопчики тебя признали…

– Ну так они ж супротив царя нашего пошли. А я ж за дело государя нашего бился, супротив басурман, а они, казаки твои обмануты были да подневольны, на недоброе польстились… – набравшись смелости парировал Алёшка.

– Ну в общем так, хлопцы, – внезапно заключил допрос Мазепа, – погостюйте у меня трохи, отдохните с дороги тяжкой, хлебушка с солью нашего поешьте, пока то да сё, а як там дале будя – господь решит а я накажу. Помолимся ему братия за щастие наше, за Украйну нашу многотерпную, хай усё будя добре.

На этом разговор и закончился.

Всю компанию поместили в хате, на краю огороженного земляным валом городка. К ним приставили охрану, в город не выпускали, разрешая гулять только возле хаты.

Коротали время за разговорами. Савва занимался с Абрамом русским языком, обучал его азам арифметики и геометрии. Мальчонка был исключительных способностей. Вскоре он уже сносно говорил ещё на одном, чужом для себя языке, свободно складывал и вычитал трёхзначные числа, рисовал на песке фигуры, выявляя при этом явные способности к математическим выводам, играя с числами и с геометрическими фигурами, как с костями. Казаки принесли пленникам карты, и они коротали жаркие степные вечера игрой в подкидного. Вскоре Абрам стал побеждать всех в эту непростую игру, и Савва попросил казаков принести им шахматы. Мазепа распорядился специально для них привести из Сечи старинные турецкие шахматы и Савва обучил Абрама азам этой мудрой древней игры, и мальчик настолько преуспел в этой наиумнейшей забаве, что уже вскоре стал побеждать и своего учителя.

– Да… размышлял и удивлялся Алёшка– не зря хлопчика нашего государь к себе затребовал. Большим енералом негра наш буить.

Надо сказать, что за время дороги, и Толстой и Савва и Лёха и Давыд, привязались к нему, как к своему родному, поражаясь его уму, душевной доброте и не детской уже мудрости и терпению.

Так проходили день за днём. Мазепа больше с ними не общался и, как будто, забыл о них. На все их просьбы он отвечал непонятным а потому и угрожающим молчанием.

К осени стали прибывать в Батурин подводы со всяким снаряжением. Воз за возом привозили казаки пушки, бочки пороха, хлеба, гнали овец, табуны лошадей. Казаки то прибывали в город, наполняя его шумом, гвалтом, пьяными криками и песням, то исчезали почти совсем, и город затихал в ожидании очередного наплыва. Судя по всему, Мазепа из города не отлучался, постоянно находясь под защитой городских укреплений. Видел Савва, как приезжали к нему разные странные люди. Однажды рано утром видел он, как через главные городские ворота проехал эскорт из нескольких всадников, одетых в синюю шведскую кавалерийскую форму. Иногда в городе слышалась польская и немецкая речь. Приезжали и татары из Крыма и турки. Однажды услыхал Савва разговор казаков из охраны. Дело было поздно ночью, во дворе горел костёр, становилось уже прохладно и казаки грелись у костра. Они были сильно пьяные, поэтому речь их была слышна даже в горнице.

– Ой, Дмитро, чуешь, когда ж батька нас на москалей повидэ. Сил уже моих нет, уж и не можно духу ихнего терпеть в Украине.