Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

– Оно просто всё знает.

Девочка открыла, наконец, глаза, и человек невольно отступил – такой, не по-детски серьёзный, был у неё взгляд. Да и всё поведение девочки, как и её речь, сильно отличались от обычного поведения и речи крестьянских детей. А она, судя по платью, была именно из крестьян, хотя и не самых бедствующих.

– Откуда же дерево всё знает? – спросил незнакомец, не столько ради ответа, сколько ради того, чтобы, хоть чем-то, скрыть своё смущение перед взрослым взглядом этого странного ребёнка.

– Так ведь давно здесь стоит, – ответила девочка таким тоном словно всё было очевидно и без её пояснений.

– Ну и что? – глуповато спросил незнакомец.

– Если долго стоять на одном месте, оно делается, как вода – в нём всё становится видно – и даже то, чего в другом, совсем незнакомом месте нипочём не увидеть.

Изумлённый человек потёр лоб рукой.

– Это тебе тоже дерево сказало?

– Нет, – девочка засмеялась. – Это тебе любая лесная фея расскажет. Их тут много, но они летают, поэтому знают не всё.

– А ты?

– И я на одном месте тоже долго боюсь стоять.

– Почему же?

– Все знать страшно.

Человек с минуту молча смотрел на девочку.

– Сколько тебе лет, дитя? – спросил он, и голос его при этом почему-то дрогнул.

– Не знаю.

– Около пяти, да?

– Не знаю.

Девочка опустила голову, набычилась и посмотрела исподлобья, сразу став похожей на любого другого крестьянского ребёнка.

– А зовут тебя как?

Незнакомец присел перед девочкой, заглядывая ей в лицо, и отметил про себя, что простой вопрос заставил её, почему-то, смутиться.

– Ну же! Что тебя так озадачило? Ты и имени своего не знаешь?

– Знаю… Дома все меня зовут Жанной…

– Прекрасное имя. Но тебе, кажется, не нравится?

– Нравится…. Просто дерево говорит, что я – Клод.

Человек опустился на траву, не отрывая взгляда от девочки. Было видно, что он взволнован, хотя и сам, кажется, ещё не понял причины своего волнения.

– А как зовут твою матушку?

– Изабо. Все зовут её Изабелетта Римлянка, а когда разговаривают с ней, говорят – мадам Вутон.

– А отца?

– Жак Арк.

– Значит, ты – Жанна Арк?

Снова замешательство.

– … Я просто Жанна…. А в этом лесу – просто Клод.

По запинкам и неуверенности в голосе было ясно, что тема имени девочку, если и не пугает, то очень смущает, и человек решил больше пока ничего не уточнять. Он снова задумался, нахмурив брови, а Жанна-Клод, пока он размышлял, осмотрела грубую коричневую сутану незнакомца, подпоясанную простой верёвкой, его истертые кожаные сандалии, и решилась спросить сама:

– А тебя как зовут?

Человек, не прерывая раздумий, посмотрел девочке в глаза.

– Спроси у дерева, оно ведь всё знает.

– Нет, – покачала головой девочка, – просто так оно не скажет. Ты подойди, обними его руками и немного постой, послушай…

Человек, с улыбкой, замахал пуками.

– Нет, нет. Для меня это слишком сложно. Лучше я сам тебе скажу, что меня зовут Мигель.

– Какое смешное имя, – улыбнулась девочка.

– Испанское…. А по-французски я…

Но договорить он не успел. Глаза девочки округлились, рот приоткрылся, и она, не столько сказала, сколько трепетно выдохнула:

– Я знаю… Как святой Мишель, да?

Растянувшееся на побережье Луары аббатство Фонтевро, летом представляло собой место, вполне достойное служить земным воплощением райского сада.

Благоухающие мёдом цветники одурманивали каждого входящего и ярким многообразием красок, и какой-то особенной, знойно-летней истомой, когда кажется, что нет на свете большего блаженства, чем прилечь где-нибудь в тени, на изумрудной, сочной траве и целиком отдаться созерцанию всего, на что упадёт переполненный ленью взор – от торчащей перед самым носом травинки, до высокого библейского неба.

В хозяйственных пристройках редко и густо мычали разморенные зноем коровы, и пчёлы вплетали свой низкий басовый гул в тонкое птичье щебетание. Огородные квадраты на полях аббатства, хоть и не были ещё тем образчиком итальянского искусства, которым, много позже, украшала окрестности своих замков Екатерина Медичи, всё же отличались от обычных крестьянских посадок и ровностью рядов, и густотой взошедших побегов.

Несколько монахов, в лёгких летних сутанах, скрючившись, каждый на своем огороде, исправно махали тяпками, отбрасывая в сторону ненужные ветки, подгнившие после обильных дождей листья и вырванные сорняки. Работали они сосредоточенно, почти механически, но всякий раз, разгибая спину, чтобы вытереть напотевшее лицо, нет-нет, да и бросали любопытствующие взгляды в сторону церковного сада, где, вот уже больше часа, по-светски оживлённо, проводила время пёстрая, жёлто-оранжевая свита герцогини Анжуйской, щедро «разбавленная» тёмными камзолами Лотарингских лучников.

Поводом для встреч мадам Иоланды и Карла Лотарингского пару последних лет служила материнская тоска герцогини по маленькому Рене. И, хотя у воспитателей не принято было баловать воспитанников родительскими ласками, герцог Карл, несомненно по доброте душевной нет-нет да и привозил мальчика в Фонтевро, куда на богомолья приезжала и герцогиня Анжуйская со старшими сыновьями.

Невинные и трогательные картины краткого семейного воссоединения продолжались, как правило, недолго. Дети, радуясь возможности поиграть и похвастать всем тем, чем обычно хвастаются дети, видящие друг друга не более двух раз в год, быстро исчезали в густых зарослях сада. А мадам Иоланда и герцог Карл удалялись для беседы в часовню.

Эта часовня давно уже стала любимым местом герцогини. И всякий раз, приезжая сюда даже в одиночестве, она неизменно приходила поклониться одному из трёх, расположенных там надгробий.

– Вы отдаете дань уважения прежнему владельцу Анжу, или вас привлекает его легендарный сын? – спросил герцог Карл, когда, вслед за мадам Иоландой, он с облегчением шагнул с разморенного солнцем двора в прохладную темноту часовни.

– Ни тот, ни другой, – ответила герцогиня.

Шурша тяжелым подолом по каменному полу, она подошла к единственному здесь женскому надгробию и, перекрестившись, опустилась на колено.

– Мадам Алиенора? – усмехнулся герцог. – Мне бы следовало догадаться…

– Да.

Сквозь скудное оконце проникали солнечные лучи, создавая из невесомой пыли, кружащей в воздухе, золотистую дымку вокруг каменного лица отчего казалось, что оно теплеет и дышит, превращая свою владелицу из покойной в спящую.

– Ни одна женщина, когда-либо облеченная властью, не привлекает меня так, как эта, – почтительно произнесла герцогиня. – Великая королева и великая мать. Правительница, разуму которой следовало бы поучиться многим из наших… Наверное, она заслужила всё то, что произошло с ней в жизни, но только не таких сыновей…