Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

Прочитав своё письмо, Изабо сначала не поверила собственным глазам. А потом побагровела так, что сидевшая рядом поэтесса Кристина Пизанская, с которой они только что мило ворковали, обсуждая «Книгу о граде женщин», вскочила, закричав: «Скорее, зовите лекаря! С её величеством удар!».

Удар действительно был, да ещё какой! Мадам Иоланда больше не утруждала себя подбором слов. Её письмо, написанное чётким, размеренным почерком, на бумаге обычной, до обидного дешёвой, по слогу ничем не напоминал прежние, затейливые, словно узоры, письма и речи всесильной герцогини. «Женщине, которая живёт с любовником, ребёнок абсолютно не нужен. Не для того я его кормила и воспитывала, чтобы он помер под вашей опекой, как его братья, или вы сделали из него англичанина, как вы сами, или довели до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, и вы, если сможете, попробуйте его отобрать!».

Для Изабо, как для любого человека, не брезгующего ни подлостью, ни ложью, подобные прямые выражения показались вопиющим бесстыдством! Раскричавшись, словно площадная торговка, она призывала на голову герцогини все проклятья, какие только смогла вспомнить! Требовала карету, чтобы немедленно ехать к королю и жаловаться, и просить всего, чего только можно – наказания, изгнания, отлучения! Посылала немедленно к коннетаблю, чтобы за Шарлем отправили в Анжу армию. Но успокоилась быстро, хотя и зло, как только мадам де Монфор шепнула ей на ухо, что любые меры против герцогини Анжуйской потребуют предварительного следствия, и придётся обнародовать письмо. А королеве это было совсем не нужно.

Сама старшая фрейлина вести получила более чем благоприятные. Во-первых, мадам Иоланда снова прислала ей чёткие и подробные указания, что и для чего нужно делать. А во-вторых, она обещала, как только королева будет изобличена в неверности и заперта в одном из замков на время расследования, весь её двор распустят, и мадам де Монфор сможет, наконец, уехать домой. «Впрочем, – гласила приписка в конце письма, – если служба при дворе моей дочери покажется Вам привлекательной, в счет Ваших прошлых заслуг и нашей благодарности, можете претендовать на любую приемлемую для Вас должность…»

О Господи! Да ради избавления от вечного притворства и необходимости прислуживать женщине, так и не сделавшей ни единого вывода из собственной жизни, мадам де Монфор готова была сама выдать королеву со всеми её «шевалье». Но, по счастью, ничего подобного не требовалось. Старшей фрейлине нужно было всего-навсего подкинуть Изабо идею провести лето в Венсенском замке. А всё остальное сделают другие.

Во дворец де Бурдон опоздал.

С помощью своего слуги, предусмотрительно державшего для него отпертой дверь на боковую лестницу, шевалье оказался в покоях короля, когда того уже умывали. Молодой человек неслышно проскользнул в затемнённую комнату и стал за спинами слуг, терпеливо ожидавших указания от Великого управляющего двора приступить к одеванию. Но, как бы тихо он ни ступал, несколько человек всё же обернулись, и среди них Ла Тремуй, который сурово сдвинул брови и неодобрительно покачал головой.

– Как хорошо! – произнес в этот момент его величество, которому обтерли шею прохладным мокрым полотном.

В последние дни Шарлю стало намного лучше. А сегодня он порадовал подданных даже лёгким румянцем на щеках, что не замедлил отметить лекарь, внимательно изучавший сейчас в стороне содержимое королевского ночного горшка.

– Сегодня меня обещал навестить мой сын, – сказал Шарль, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я очень рад, хотя и удивлён. Говорили, будто у меня больше не осталось сыновей…

Лекарь отставил горшок, поманил слугу с водой и, ополоснув руки, приблизился к королю.

– Лучше всего вам было бы погулять с его высочеством на воздухе, – сказал он, почтительно прощупывая пульс на вялой желтоватой руке. – Дни сейчас стоят тёплые, солнечные, и эта прогулка доставит вам и пользу, и удовольствие.

Шарль послушно кивнул.

По знаку Ла Тремуя слуги с одеждой пришли в движение и обступили короля, а сам Великий управляющий, пользуясь этой легкой суматохой, подобрался поближе к де Бурдону.

– Почему вы опоздали, сударь? – шепнул он сердито.

Шевалье ответил беззаботной улыбкой.

– Из рая в ад не торопятся, мессир.

– Как раз по вам этого не скажешь…

Они отступили в сторону, пропуская слуг, выносивших приборы для умывания, и де Бурдон, незаметно для окружающих, дернул Ла Тремуя за запястье:

– Лучше скажите, как обстоят дела с моим назначением?

– Никак.

Глаза Ла Тремуя беспокойно забегали по комнате.

– Имейте терпение, сударь. Чтобы подписать такой указ без лишних вопросов – а вопросы, как вы понимаете, легко могут возникнуть – нужно выгадать подходящий момент. Таковой пока не представился.

Шевалье пожал плечами.

– Мне-то что, – сказал он, сузив глаза, – это не я тороплюсь, а её величество. На днях она уедет, так что вам я бы посоветовал быть расторопнее.

С этими словами де Бурдон порхнул к королю, который, протискиваясь в рукава камзола, уронил свой платок. Шевалье ловко подхватил этот скомканный, несвежий кусок ткани прямо на лету и, улыбаясь, протянул Шарлю.

– Какой молодец! – обрадовался тот.

– Не тебе меня учить, – почти в унисон с королем, пробормотал Ла Тремуй.

Приказ о назначении шевалье де Бурдона комендантом Венсенского замка был подписан три дня назад, когда его величество, расстроенный пасмурной погодой, был особенно невнимательным. И сегодня этот наглый любовничек своё назначение обязательно бы получил, как доказательство особой расторопности Ла Тремуя – преданного слуги её величества. И она, несомненно, осталась бы благодарна и запомнила того, кто оказал ей эту услугу, если бы…

Если бы уже вчера вечером господин Ла Тремуй не изорвал этот приказ на мелкие клочки, которые без остатка сжег в огне своего камина.

* * *

Объяснение такому странному поступку заключалось в событиях, произошедших двумя днями ранее, когда коннетабль д'Арманьяк вернулся из Анжера и привёз, наконец, Парижу его дофина. Немедленно все лица, занимающие особо важные должности при дворе, поспешили предстать перед новым наследником, чтобы выразить ему своё почтение, и среди них, разумеется, и Ла Тремуй.

После недолгой церемонии, ничем не проявивший себя Шарль, любезно всех поблагодарил, сказал несколько слов о том, как он опечален трагическими обстоятельствами, приблизившими его к трону, и удалился, не вызвав в своих подданных ни замешательства, ни удивления. Принц, как принц.

Лицо коннетабля тоже было бесстрастно. Даже когда он пригласил Ла Тремуя в свои покои, ничто ни в тоне, ни во взгляде графа Бернара не предвещало никакой опасности. Но, едва дверь за ними закрылась, д'Арманьяк схватил Великого управляющего за шиворот, швырнул на стул и прорычал: