Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

– А теперь, поговорим начистоту!

Ошеломлённый Ла Тремуй съёжился, бормоча, что ничего не понимает, но д'Арманьяк навис над ним, словно грозовая туча.

– Хватит, сударь! Я не намерен больше наощупь пробираться среди друзей и врагов. Пора определяться! Возвращение дофина в Париж вовсе не уступка её величеству, а, скорее, наоборот. И вы, Ла Тремуй, если хотите сохранить свой пост, а может и саму жизнь, не выйдете отсюда, пока не ответите на мои вопросы.

Граф сделал паузу, давая Ла Тремую возможность переварить услышанное и продолжил, не снижая тона.

– Мне известно, что королева намерена уехать в Венсен, и то, что вы пообещали пристроить её любовника, ни больше, ни меньше, как комендантом Венсенского замка…

Ла Тремуй сделал последнюю попытку прикинуться несведущим.

– Как вы смеете, граф, так оскорблять королеву?! – выпрямился было он, но тут же снова был отброшен на спинку стула.

– Я уже сказал – хватит! – рявкнул коннетабль. – Идиота будете изображать перед королевой и де Бурдоном, а здесь и сейчас мне нужен чёткий ответ – вы со мной, или против меня?

Ла Тремуй заерзал на стуле.

– Что значит, с вами, или против? – спросил он, обиженно поправляя ворот. – Вы так говорите, будто все мы тут друг с другом воюем.

– А так и есть!

Д'Арманьяк обошёл вокруг стула, взял лежащий на его столе, поверх прочих бумаг, какой-то документ и ткнул его под нос Ла Тремуя.

– Вот! Приказ об аресте королевы, уличённой в измене, с указанием приступить к немедленному расследованию этого дела. Очень скоро он будет обнародован, и я полагаю, вам не надо объяснять, чем обернётся подобное расследование для всех, кто считает, что очень ловко скрывает свои отношения с бургундцами и англичанами.

Ла Тремуй проглотил ком, застрявший в горле.

– Вы меня обвиняете, граф?

– Пока я только задаю вопросы.

Великий управляющий присмотрелся к бумаге.

– Приказ ещё не подписан, – сипло заметил он.

– Когда его подпишут, отвечать на мои вопросы будет поздно. И уже не нужно.

По спокойному, уверенному тону коннетабля было ясно, что шутить он не намерен, за королеву взялся серьёзно, и поддержку имеет настолько мощную, что не боится посвящать в свои планы даже того, кому не слишком верит.

Подумав совсем немного, Ла Тремуй опустил глаза и молча кивнул.

– Приказ о назначении де Бурдона уже подписан? – спросил д'Арманьяк.

– Вчера.

– Порвите его и приготовьте новый. Полагаю, его величество не вспомнит, что один раз уже подписывал подобную бумагу?

– Не вспомнит.

Ла Тремуй коротко глянул на коннетабля. Если граф намерен поставить ему в вину использование состояния короля в личных целях, то на это Великому управляющему и самому есть что сказать. Но д'Арманьяк ничего подобного делать не собирался.

– Пускай королева едет одна, – говорил он. – Пускай поживёт какое-то время без любовника, поволнуется и письменно потребует его назначения… Впрочем, письмо сгодится любое – с простым напоминанием, упоминанием, новой просьбой. Лишь бы имя шевалье там было… А он, кстати, своей любовнице пускай шлёт письма, как можно чаще, вы поняли?

Ла Тремуй неопределенно пожал плечами.

– Королева может и не написать.

– Напишет. Это уже не ваша забота. Но, как только письмо придёт, вы сразу же сообщите мне, и тогда мы оба пойдём к королю, каждый со своим приказом. Вы предъявите свой, как настоятельную просьбу её величества, которую обязаны выполнить, а я… Я задам только несколько вопросов и предложу на подпись эту свою бумагу, вместе с приказом об аресте и допросе шевалье де Бурдона, который тоже уже готов…

Ла Тремуй усмехнулся. «Похоже, я просчитался, поставив не на того рыцаря на этом турнире», – подумалось ему. Но коннетабль расценил эту усмешку по-своему.

– И не пытайтесь, сударь, помешать тому, что неизбежно произойдёт, с вашей помощью, или без неё. Арест королевы – дело решённое. Но в ваших же интересах, чтобы на том следствии, которое начнётся, не всплыл вопрос: для чего, и по чьему наущению вы пытались рассорить меня с герцогом Анжуйским? Заметьте, до сих пор я об этом не спрашивал, но ведь могу и спросить.

Великий управляющий вздохнул.

– Если арест королевы дело решённое, зачем вам я? – спросил он, глядя в сторону.

– Считайте, что это моя благодарность, – после короткой паузы ответил коннетабль. – Уж не знаю, из каких соображений, но вы не донесли о тех переменах в дофине, которые всем нам бросились в глаза тогда, в Анжере, и, тем самым, дали мне время…

– Может и донёс, откуда вам знать? – хмуро буркнул Ла Тремуй.

Коннетабль покачал головой.

– Нет. Иначе, за Шарлем послали бы не одного меня, спустя полгода, а целую армию и сразу же…

* * *

«Да, да, да! Я просчитался!» – твердил себе Ла Тремуй, почти бегом удаляясь от покоев д'Арманьяка. – «Королеву выводят из игры слишком уверенно. Дурачка де Бурдона, скорей всего, казнят, но прежде выбьют из него всё, что смогут о бургундских связях Изабо, и обо всех её посредниках. Страшно подумать, что тогда начнется! Арманьяк будет единолично править от имени дофина, пока того окончательно не натаскает на власть герцогиня Анжуйская, а потом они объединятся в партию более крепкую, и, кстати, более законную…

Господи, благодарю тебя, что позволил хоть в чем-то не ошибиться и поступить разумно!»…

Полгода назад Ла Тремуй действительно ничего не сказал королеве о тех переменах, которые обнаружил в молодом Шарле. Слишком уж явно они были продемонстрированы, чтобы не задуматься, и Ла Тремуй задумался, и решил не спешить. «Герцог и герцогиня чересчур сильно привязались к вашему сыну, мадам, – доложил он тогда королеве. – Её светлость так пугается, так боится всякой опасности, которая может угрожать её драгоценным детям, что перенесла этот страх и на вашего Шарля. Она считает, что дорога в Париж слишком опасна, чтобы ехать именно сейчас. Может быть, весной, или летом… Или, может быть, вам лучше послать в Анжер официальный приказ?»…

Он ждал гнева, ждал обвинений в недостаточном рвении, но королева в ответ лишь небрежно пожала плечами и отмахнулась, хотя должна бы была, по мнению Ла Тремуя, ухватиться за идею вернуть Шарля в Париж, настаивать и добиваться своего.

Великий управляющий презрительно усмехнулся. Женский ум… У кого-то коварный и безжалостный, у кого-то изощрённый, особенно в отношении алькова, у кого-то вообще не поймёшь – есть он, или нет. Но, когда на голове женщины корона, считаться приходиться с любым. Это политика. А политика – дело изменчивое. То требует действий по первому порыву и наказывает поражением за долгие раздумья, то, наоборот, заставляет думать, и думать… Особенно за тех, у кого не поймёшь, что под короной. Вот подумав, Ла Тремуй и решил – будь принц сам по себе, он бы его не просто выдал, он бы его привёз и отдал. Королеве, бургундцам, хоть чёрту – делайте, что хотите. Но короткой беседы с герцогиней хватило, чтобы понять – за спиной Шарля стоял не столько герцог Анжуйский, сколько сама мадам Иоланда, дама не менее опасная чем, к примеру, Жан Бургундский. И, если уж кое-кому хотелось лишить Бернара Арманьякского одной из самых мощных его поддержек, то отравить следовало её…