Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

– Старайтесь заходить на атаку сверху, – говорил он нам. – По возможности солнце нужно держать у себя за спиной. Начав атаку, не прекращайте ее. Стреляйте только с короткого расстояния, когда противник уже пойман в прицел. Не теряйте противника из поля зрения и не поддавайтесь на уловки. Какую бы атаку вы не предпринимали – заходите на противника сзади. Если вас атакуют сверху – не пытайтесь увернуться, а идите в лобовую атаку. В полете над вражеской территорией не забывайте, в какую сторону отходить. Эскадрильям: лучше всего атаковать группами по четыре или шесть самолетов. Если группа распадается, старайтесь избегать ситуаций, когда несколько человек летят за одним самолетом.

Манфред запил эту обширную цитату глотком вина и продолжил:

– Это его собственные слова, вы все их знаете, и я бы не повторял их, если бы не был настолько пьян. Это истина в последней инстанции, наш катехизис, наша религия. Я по сей день следую этим принципам, и ни разу не пожалел.

То были дни сражения под Камбрэ, я только одерживал свои первые победы, но Бёльке уже выделял меня, хотя, видит бог, от этого становилось только труднее. Но я счастлив и горд, что меня учил такой человек.

То, о чем я хочу рассказать, случилось в самый разгар сражения, люди тысячами умирали каждый день, и никто не обратил внимания на одновременную гибель четырех самолетов-разведчиков – не до того было. Никто, кроме Бёльке. Он сразу заподозрил неладное. Так вышло, что во время сражения наши пехотинцы вышли на новый рубеж, и район где наземные службы отметили падение наших самолетов, был некоторое время под нашим контролем.

Бёльке взял меня с собой.

Мы доехали до места на автомобиле, и пришлось долго идти пешком по нашим траншеям, потом по изувеченному воронками полю, потом по французским окопам, захваченным нашими штурмовиками. Измотанные до предела пехотинцы светлели лицами, встречая двух пилотов в этих загаженных и политых кровью норах. Именно тогда Бёльке сказал мне, что мы – летчики, сражаемся в небе на виду у целого мира, мы образец для всей армии, и должны всегда это помнить, даже умирая…

Нам пожимали руки, угощали подозрительным содержимым своих фляжек. Бёльке пил, не меняясь в лице, здоровался с офицерами за руку, и я следовал его примеру. Рядовые робко просили у Бёльке автографы, и тот оставлял их на оборотах грязных, засаленных конвертов с письмами близких, которые эти ребята доставали из-под шинелей, где держали их рядом с сердцем. Он был широк душой, великий человек.

Господа пехотные офицеры проводили нас к месту.

Усеянная полными воды воронками равнина уходила к горизонту – ни одного живого дерева. Там, среди мусора недавнего наступления, лежало то, что осталось от наших самолетов. Закопченные обломки двигателей, путы проволочных расчалок и разорванных пулеметных лент, смятые куски алюминия носовых обтекателей, свернутые трубки шасси. Осталось немного. Остальное: деревянный каркас, лакированная ткань крыльев, хвостовые плоскости, винты, тела пилотов – всё сгорело без остатка.

– Они падали оттуда, – Бёльке указал на затянутый дымом горизонт. – Падали очень быстро, один за другим. Они все сгорели еще в воздухе. Погибли почти одновременно. Непонятно…

– Застали врасплох?

– Четверку на «Альбатросах»? Никогда не слышал о таком. И чтобы погибли все до единого. Обрати внимание, Манфред. Патроны разорвало прямо в лентах. Они все не сделали и выстрела. А это что за странное повреждение?

Двигатель «Оберюрсель», весом в восемьдесят килограммов черного железа и твердой стали, был разрезан почти надвое ударом чего-то раскаленного – остались брызги расплавленного металла, расплесканные ветром и застывшие на корпусе. Удар о землю смял корпус двигателя меньше, чем это нечто…

– Не понимаю.

– Я тоже, Манфред. И это опасно. Нам следует разобраться.

Бёльке договорился, что остатки самолетов доставят в наше расположение. Господа пехотные офицеры любезно проводили нас до автомобиля.

Мы вернулись в свое расположение уже ночью. Бёльке отпустил меня отдыхать, и вечер я провел за дружеской игрой в бильярд. Помнится, разбил тебя, Карл, в пух и прах! Потом я уехал в город, преподнести букет роз моей Кейт, и вернулся в расположение уже под утро.

Возвращаясь к себе, я увидел, что Бёльке еще не ложился.

– Командир? – спросил я, остановившись у него на пороге.

– Рихтгофен, – произнес Бёльке, откидываясь в кресле. На столе перед ним лежали карты, листы с донесениями наземных служб и докладами пилотов.

– Вы не ложились, командир?

– Нет пока. Разбираюсь с донесениями. Это началось не вчера. Не с этого несчастного звена. Самолеты пропадали и раньше. В основном по ночам. При хорошей видимости. В ясные, безоблачные ночи…

– Ночной охотник?

– Всё, как правило, начиналось с того, что противник сжигал прифронтовой аэростат. Взлетала группа прикрытия, и возвращались не все. Обычное с виду дело. Наземные наблюдатели докладывали о вспышках пламени в облаках… Самолеты падали на нашей стороне. Противника никто не видел.

– Интересно, кто бы это мог быть…

– О да. Завтра… уже сегодня, буду докладывать командованию. Необходимо предпринять ответные действия.

– Готов в любую минуту, командир.

– Уверен в этом, Манфред, – улыбнулся Бёльке. И я пошел спать.

На следующий день меня вместе с Бёльке вызвали в штаб.

Сначала докладывал Бёльке. Потом вызвали меня.

– Проходите, Рихтгофен. Садитесь, – сказали мне. – Нам требуется ваше компетентное мнение как летчика и офицера.

– Я готов.

– Наше командование имеет основания предполагать появление у противника так называемого авиационного огнемета. Нас интересует ваше мнение относительно природы этого оружия, тактики его применения, необходимых навыков пилота для его использования.

Помолчав, я произнес:

– Крайне интересно.

А что еще я мог им сказать?

– Мы хотели бы знать ваше практическое мнение. Применение огнеметов в воздушном бою – возможно?

Я некоторое время молчал, стараясь сформулировать свой ответ как можно менее дерзко:

– Я бы сказал, – произнес я наконец, – что установить огнемет на свой самолет может только человек, полностью утративший связь с реальностью. Скорее, полный психопат. Сумасшедший самоубийца, возможно. И только один раз. Огнемет, насколько я знаком с вопросом, вещь крайне малоприменимая в воздушном бою и, безусловно, опаснее для самолета, на котором его установят, чем для противника. В нашем деле достаточно риска и храбрецов. Но это – подлинное самоубийство. Если речь идет о чем-то вроде нашего ранцевого «Кляйфа» – первой жертвой такого применения станет в первую очередь его собственный самолет.